ПО ТУ СТОРОНУ ЛАВКРАФТА

«Боюсь, что моё словесное описание, составленное мистером Стерлингом, не совсем соответствует действительности. Упоминаемые им клейкие щупальца свешиваются с моего правого, а вовсе не с левого плеча. На левом плече у меня располагается одна из моих четырёх безглазых голов. Её не следует путать с головой, что растёт у меня на правом локте (той, что с зелёными клыками)»

Из письма Г. Ф. Лавкрафта Маргарет Ронан

     Едва ли кто-то станет спорить с утверждением, что Говард Филлипс Лавкрафт — одна из самых загадочных фигур в литературе XX века. Возражений можно ожидать разве что от тех, кто не знаком или очень поверхностно знаком с творчеством этого замечательного писателя и его биографией. Однако же такие возражения можно не принимать всерьёз, так как они исходят от тех, кто не знает, о чём говорит. Хотя, с другой стороны, в данном случае слово «знать» имеет устойчивый привкус сомнения. Что мы знаем о Лавкрафте? Имеются его произведения, — рассказы, повести, стихи, статьи, эссе, — имеется огромная личная переписка, довольно правдоподобная биография, ряд фотографий. И всё же бытует мнение, что мы не знаем о нём ничего. Ничего кроме того, что он существовал и писал, приоткрывая в своих произведениях краешек таких жутких тайн Вселенной, что многие даже всерьёз сомневаются в том, что он был человеком.
    Существует достаточно солидный пласт литературы о Лавкрафте. Биографические труды, написанные как теми, кто был знаком с ним (как правило, по переписке), так и посторонними ему людьми; критические работы, посвящённые его творчеству; обильная и в высшей степени многообразная аналитика, рассматривающая различные аспекты его литературной и частной жизни и пытающаяся разрешить многочисленные загадки, связанные с личностью мифотворца из Провиденса. Но всего этого оказывается недостаточно для того, чтобы водворить его в один ряд с другими, не столь загадочными фигурами литературного мира. Можно с уверенностью утверждать, что он превратился в легенду, — причём некоторые к слову «легенда» прибавляют «живая», при этом имея в виду прямое значение этого слова.
    Диапазон мнений о Г. Ф. Лавкрафте чрезвычайно широк. От восторженных, исполненных чуть ли не мистического экстаза отзывов, до сугубо отрицательных, изобилующих упрёками и даже прямыми обвинениями в его адрес. Нередки и попытки поставить писателю диагноз, — ибо в ходу сомнения в том, что он был психически нормален. Причина их — образ жизни Лавкрафта и, опять же, специфика его творчества. Одни считают его бесталанным графоманом, так и не создавшим ничего достойного внимания, другие — гением, основателем целого литературного жанра и основоположником фэн-культуры, третьи — визионером и пророком. Словом, Лавкрафт — личность, мягко говоря, неоднозначная, и значимость для общества его наследия всё ещё не уяснена до конца.
    Какие цели преследует данный очерк? Жизнеописательные — в наименьшей степени, поскольку и так уже имеется несколько основательных жизнеописаний ГФЛ. Впрочем, мне всё-таки придётся в первой части очерка дать краткое изложение его биографии. Основных целей у меня две. Во-первых, я собираюсь просто высказать своё мнение о творчестве Лавкрафта и о нём самом. Во-вторых, хочу попытаться проанализировать некоторые аспекты той картины мира, которая нарисована в его рассказах и повестях и до сих пор внушает нешуточный ужас многим из их читателей. Проанализировать с точки зрения возможного соответствия этих аспектов действительности.
    Это отнюдь не значит, что я считаю ГФЛ пророком. Но он, без сомнения, всё же несколько больше, чем просто писатель. Собственно, вопрос «Что же он такое?» как раз и является самым всеобъемлющим и самым интригующим из всех вопросов, связанных с Лавкрафтом, — и совершенно закономерно. Попробую дать свою версию ответа, — пусть не исчерпывающего и не исходящего от специалиста-лавкрафтоведа, но и небезосновательного.

I. Биография Г. Ф. Лавкрафта и его литературная судьба

     Говард Филлипс Лавкрафт увидел свет 20 августа 1890 года в Провиденсе, Род-Айленд. Отец его, Уинфилд Скотт Лавкрафт, служивший торговым агентом, в 1893 году помешался (по другой версии, был разбит параличом) во время одной из деловых поездок и был отправлен в лечебницу, где спустя несколько лет и скончался. Воспитанием Говарда занималась мать, тоже не вполне уравновешенная психически женщина, и, отчасти, дед.
    Говард был весьма способным ребёнком: он научился читать в трёхлетнем возрасте, а спустя ещё три года уже пытался сочинять. Первое его стихотворение из сохранившихся датируется 1897 годом, а первое прозаическое приключенческое произведение, известное по названию, — 1898. Домашняя библиотека Лавкрафтов была по тем временам довольно неплохой, и мальчик самостоятельно знакомился не только с детской, но и со взрослой, достаточно серьёзной литературой.
    Получить полноценное образование Лавкрафт не смог. Он был слаб здоровьем и, кроме того, имел серьёзные проблемы в психологическом плане, и потому школу посещал эпизодически, в основном занимаясь самообразованием. Однако же его одарённость проявилась здесь в полной мере: он увлёкся химией, и быстро понаторел в ней настолько, что уже в 1899 году стал самостоятельно выпускать рукописное издание под названием «Научная газета», тиражируя его на гектографе. «Научная газета» более-менее регулярно выходила на протяжении последующих восьми лет. Начиная с 1902 года юный Лавкрафт увлекается астрономией, и в течение пяти лет выпускает другое самодеятельное издание, — «Род-Айлендский астрономический журнал». Одновременно он пишет вполне компетентные работы по разным областям знания, — от мифологии до географии. Он создал также и ещё несколько рукописных изданий.
В 1904 году скончался тогдашний глава семьи — дед Говарда, Уиппл Ван Бюрен Филлипс. После этой смерти финансовые дела Лавкрафтов пошли исключительно плохо, и вскоре у них почти ничего не осталось. Семья съехала из особняка на съёмную квартиру. Всё это произвело на чувствительного Говарда тяжелейшее впечатление: он находился в состоянии, близком к депрессии, и его даже посещали мысли о самоубийстве. Кроме всего прочего, ему пришлось поступить в новую школу, где проблемы продолжались. Хотя были в этой перемене и положительные стороны: например, здесь ему удалось обзавестись друзьями.
    В 1906 году Говард пишет в газету «Воскресный Провиденс» письмо, подвергающее астрологию критике с позиции науки. Письмо было опубликовано, и это имело значительные последствия: Лавкрафт начинает публиковать статьи по астрономии в таких газетах, как «Долина Потьюксет», «Провиденс Трибьюн», «Вечерние новости Провиденса», «Новости Эшвилла».
    Как уже было сказано, Лавкрафт пробовал сочинять ещё в раннем детстве. С годами он не охладел к писательским трудам, и первый из сохранившихся и опубликованных позднее рассказов — «Зверь в пещере» — датирован 1905 годом.
    1908 год был для молодого Лавкрафта катастрофичным. У него произошёл нервный срыв, помешавший окончить школу и лишивший его диплома о её окончании. Затем, опять же из-за психологических проблем, он не смог поступить в университет. Результатом всех переживаний стала апатия. Говард продолжает понемногу публиковаться в различных газетах, но на серьёзную писательскую и научную работу у него уже не хватает душевных сил. В течение нескольких последующих лет он пишет мало.
    Ситуация начинает меняться в 1913 году. В одном из номеров журнала «Корабль» Лавкрафту довелось прочесть исключительно плохо написанный рассказ. Результатом стал стихотворный критический отзыв, отправленный в редакцию и опубликованный в журнале. Поклонники раскритикованного автора выступили в его защиту, и это вылилось в довольно длительную полемику их с Лавкрафтом на страницах того же журнала. Ситуация дала Лавкрафту возможность блеснуть и быть замеченным. Его пригласили вступить в Объединённую Ассоциацию Любительской Прессы. Он принял предложение. Состояние творческого ступора прошло: теперь Лавкрафт пишет достаточно много, — стихи, прозу, публицистику. В рамках этой организации он стал выпускать маленьким тиражом свой собственный журнал «Консерватор», который выходил с 1915 по 1923 год. Кроме этого, он предоставлял свои произведения коллегам по Ассоциации, для их изданий. В Ассоциации он поднимается до поста ответственного редактора, затем — вице-президента, а потом в течение года (правда, заочно) занимает пост её президента. Мало того: он вступает ещё в одну похожую организацию, — в Национальную Ассоциацию Любительской Прессы, и долгое время состоит членом сразу двух ассоциаций.
    В 1916 году в журнале «Объединённый любитель» был опубликован его рассказ «Алхимик». Эта вещь получила очень ценный для молодого писателя поощрительный отклик, что побудило его продолжать работать в намеченном направлении, — в жанре «ужасных историй».
    В 1917 году, во время Первой Мировой войны, Лавкрафт попытался записаться добровольцем в армию, — но мать помешала ему, и ничего не вышло. Он продолжает писать; в том же году появляются «Склеп» и «Дагон», опубликованные, правда, несколькими годами позднее. В 1918 появляется «Полярная звезда». Говард Филлипс Лавкрафт оттачивает своё писательское мастерство и постепенно превращается в профессионального писателя со вполне определённой тематической направленностью произведений. Одновременно он занимается литературной обработкой текстов других авторов, что отнимает у него много времени, но при этом приносит некоторые деньги, — ведь надо на что-то существовать. Он будет заниматься этим до своих последних дней, потому что средств от публикаций на жизнь хватать не будет. В описываемые годы Лавкрафт ещё время от времени публикует в некоторых газетах статьи по астрономии; но скоро он совершенно оставляет это.
    Год 1919. Мать Говарда, Сара Сьюзан Филлипс Лавкрафт, сходит с ума. Её помещают в ту же клинику, где окончил свои дни её муж, и откуда она сама уже не выйдет до самой своей смерти в 1921 году.
    В 1919 Лавкрафт открывает для себя лорда Дансени, — ирландского мастера «страшного рассказа». Творчество Дансени потрясло его. В результате Лавкрафт некоторое время находится под таким огромным впечатлением от этого открытия, как и от самой личности Эдварда Джона Мортона Дракса Планкетта, восемнадцатого барона Дансени, на лекции которого ему посчастливилось побывать, что некоторое время тематика и стилистика его рассказов определяются влиянием ирландского писателя, — так же, как в ранние годы творчества они определялись влиянием Эдгара По.
    В течение нескольких последующих лет рассказы Лавкрафта печатаются в целом ряде журналов, — впрочем, не тех, которые занимались серьёзной (по тогдашним понятиям) литературой. Целью этих непритязательных изданий было развлечь читателя. Гонорары авторов, сотрудничавших с ними, были соответствующими. Но даже и при таких условиях, даже нуждающийся и вынужденный подрабатывать правкой и доработкой чужих произведений, Лавкрафт снискал себе определённую известность, — к сожалению, не в широких литературных кругах, так как жанр, в котором он работал, в то время вообще не считался литературой. Однако же читатели знали Лавкрафта, его рассказы любили, он даже пользовался определённым авторитетом в кругах людей, занимавшихся такой вот «третьесортной» литературой. Это создавало спрос на него как на редактора чужих произведений (и, таким образом, давало возможность подрабатывать), дарило интересные знакомства с другими молодыми авторами, и привело в дальнейшем к появлению его колоссального эпистолярного наследия, а главное — к образованию того кружка ближайших друзей, где ему довелось играть роль не только друга, но и учителя, маэстро, заложившего, едва ли подозревая о том, фундамент целого литературного направления.
    В 1922 году Лавкрафт публикует в одном из профессиональных, хотя и не авторитетных, изданий написанного по заказу «Герберта Уэста — реаниматора», что становится новым шагом в его писательской деятельности. В 1923 году был основан знаменитый впоследствии журнал «Таинственные истории», и Лавкрафт был приглашён к сотрудничеству в качестве автора. Это сотрудничество оказалось вершиной его писательской карьеры, а «Таинственные истории» стали основным потребителем его труда.
    Год 1924. Лавкрафт женится на Соне Грин, происходящей из еврейской семьи, эмигрировавшей из России. Соня на семь лет старше его и лучше устроена в жизни: она имеет собственный шляпный магазин. Он оставляет Провиденс и переезжает к жене в Нью-Йорк. Но устроить свою жизнь в отрыве от родины ему так и не удалось. Через несколько лет его брак распался, и он вернулся в Провиденс.
    В середине двадцатых годов Лавкрафт открывает для себя ещё одного автора, чьё творчество оказывает определённое влияние на его собственную писательскую манеру, — Артура Мэйчена. Тогда же он пишет своё знаменитое эссе «Сверхъестественный ужас в литературе», в котором анализирует этапы развития «литературы ужасов», начиная от античности и заканчивая своим временем. В 1926 году, по возвращении на родину, наряду с несколькими другими известными вещами он создаёт «Зов Ктулху», — знаковое произведение, ставшее опорной точкой для той жуткой мифологии, которая до сих пор будоражит умы и которая, собственно, и превратила ГФЛ в культовую фигуру.
     В последующие годы Лавкрафт плодотворно работает, ведёт широкую переписку, совершает познавательные поездки от Флориды до Квебека, результатом которых стали такие работы, как «Вермонт — первое впечатление», «Наблюдения некоторых частей Америки», «Путешествия по провинциям Америки», «Доклад о визите в Чарлстон», «Описание города Квебек в Новой Франции, позже добавленной к Его Величества Британским Доминионам».
    Со временем финансовое положение писателя упрочилось, а известность его вышла за пределы любительских кругов. Его рассказы стали упоминаться в престижных перечнях, их начали включать в американские и английские антологии. Но всё же жанр, в котором он работал, не пользовался уважением наравне с прочими жанрами, и серьёзные издательства пренебрегали подобными вещами. Поэтому всё, что удалось издать Лавкрафту за последние двадцать два года жизни — это восемь тонких брошюр. Кроме них появилась только одна книжка, небольшая повесть «Тень над Иннсмутом», — да и то в полусамодеятельном издании, осуществлённом одним из его друзей. Она вышла в 1936 году, тиражом около 150 экземпляров.
     В последние годы жизни творческая активность Лавкрафта пошла на спад. Он испытывал всё большие сомнения в качестве того, что выходило из-под его пера. Его контакты с внешним миром почти совершенно прекратились; он редко выходил из дома, общаясь, в основном, с двумя своими пожилыми тётками. Одну из них, миссис Кларк, он потерял в 1932 году; вторая, миссис Гэмвелл, пережила племянника. Однако же Лавкрафт продолжал вести переписку со многими корреспондентами, и поддерживал это общение до того дня, когда ему пришлось отправиться в госпиталь, откуда он уже не вернулся. Как уже говорилось, его эпистолярное наследие огромно: число только учтённых писем, среди которых встречаются как короткие, так и объёмом почти в сотню страниц, превышает 100000 единиц.
    Умер Говард Филлипс Лавкрафт от рака кишечника, 15 марта 1937 года. Он был похоронен на фамильном участке семьи Филлипсов на кладбище Суон Пойнт, и его имя было просто добавлено на общий семейный монумент. Лишь спустя сорок лет, в 1977 году, друзья и почитатели его таланта воздвигли на его могиле отдельное надгробие.
    Тотчас же после смерти Лавкрафта двое его друзей, Август Дерлет и Дональд Уондри, принялись за популяризацию его творческого наследия. Они стали обращаться в издательства, предлагая выпустить полное собрание его рассказов и повестей. Однако это не принесло результата: никто не пожелал заняться изданием столь сомнительной литературы. Тогда два энтузиаста основали собственное издательство, названное ими «Аркхэм Хаус», где в 1939 году и вышла первая книга Лавкрафта, — солидный сборник объёмом более пятисот страниц. В последующие годы в «Аркхэм Хаус» выходили всё новые и новые сборники ГФЛ, — и их читали. Тогда его творчеством заинтересовались и другие издательства. Широкая публика открыла для себя Лавкрафта и оценила его. Стали делаться переводы на разные языки, — от польского до японского. Пошли в печать его полузабытые и вовсе забытые произведения, а также те, которые ранее нигде не публиковались. Появились биографии, исследования. Волна интереса к Лавкрафту нарастала медленно, но неумолимо. К последней четверти XX века он стал не просто популярен, а фактически превратился в культовую фигуру.
    Помимо своего несомненного таланта, он обязан этим ещё и своим друзьям и последователям, для которых его творчество оказалось настоящей школой и подлинным источником вдохновения. Кроме упомянутого выше Августа Дерлета в «лавкрафтовский кружок» входил, например, такой знаменитый теперь писатель (а в то время — друг и ученик ГФЛ) как Роберт Блох, и ещё целый ряд более или менее известных авторов. Эти люди сделали очень много для популяризации наследия Лавкрафта. В их творчестве прослеживаются лавкрафтианские нотки; некоторые даже приняли на вооружение его «Миф Ктулху» и сделались продолжателями темы созданной им зловещей мифологии (что сам он целиком одобрял). Особенно преуспел в этом Дерлет, прославившийся так называемым «посмертным сотрудничеством» с ГФЛ, за которого он дописал несколько незаконченных вещей и отрывки из которого вставлял в свои рассказы, заявляя себя как их соавтора. Рядом с именем Лавкрафта упоминают имена его друзей, — а это, среди прочих, такие фигуры, как Кларк Эштон Смит, Фрэнк Белкнап Лонг и Роберт Говард («отец» саги о Конане). Стивен Кинг признал Лавкрафта своим учителем, — хотя они, конечно, не были знакомы. Принято считать, что именно Лавкрафт заложил основу жанра «хоррор», — в его нынешнем понимании. А это значит, что значение отшельника из Новой Англии для литературы огромно.
    В США он получил признание как классик национальной литературы, наравне с Эдгаром По. Его произведения любят и ценят во всём мире и называют его «литературным Коперником» и «тёмным принцем ужаса XX века». Существует множество клубов любителей Лавкрафта; его даже считают, как уже упоминалось выше, основоположником фэн-культуры, которая как явление зародилась именно в кругах его поклонников. Помимо литературного продолжения его идей и разработок и вообще работы множества авторов в жанре «хоррор» как таковом, по мотивам произведений ГФЛ снимаются фильмы, выпускаются комиксы, создаются работы в графике и скульптуре, пишутся песни, делаются компьютерные игры, проводятся ролевые игры, основываются посвящённые ему журналы, и так далее, и так далее. Это не считая того, что самого Лавкрафта издают снова и снова, на разных языках и крупными тиражами. Плюс литература о нём, плюс множество посвящённых ему электронных ресурсов в Интернете… Лавкрафт уже много лет находится на пике популярности. Такой огромной популярности, о которой он, живший на скромные гонорары от публикаций во второсортных изданиях и вынужденный подрабатывать редактированием чужих рассказов, не мог даже мечтать. Но он её заслужил.
    Однако же это ещё не всё. Кроме всего прочего, его имя широко известно в оккультных кругах. Причина — в специфике его творчества. Многие просто не могут поверить в то, что мифология, изложенная в его рассказах и повестях, целиком выдумана. Утверждают, что он был визионером и описывал действительное положение вещей, — хотя и пользовался при этом определёнными художественными приёмами. Бытует убеждение, что неоднократно упоминаемый и даже цитированный Лавкрафтом «Некрономикон» существует на самом деле. Люди ищут эту книгу, — одни для того, чтобы изучить её и познать её тайны, другие для того, чтобы воспользоваться ею в практических целях. Они намереваются возродить описанные там ритуалы и помочь Древним, которые когда-то владели Землёй, вернуться на неё снова, — что, по Лавкрафту, будет означать гибель человечества. Вообще, лавкрафтовская мифология апокалиптична по самой своей сути, и оттого тем более страшна. И есть немало желающих воплотить её в жизнь; а некоторые убеждены, что это уже происходит, и даже находят явственные подтверждения этому в событиях, происходящих в мире на протяжении последних лет.
    Насколько это близко к истине? Является ли чудовищный «Некрономикон» выдумкой Лавкрафта, или же он на самом деле был создан безумным арабом Абдулом аль-Хазредом? Существует ли Ктулху, ожидающий своего часа для того, чтобы пробудиться и открыть для Древних дорогу в наш мир? Я коснусь этих вопросов в третьей части очерка.

II. Личность Лавкрафта и коренная концепция его творчества

    Итак, что же мы всё-таки знаем о Лавкрафте?
    Одни склонны признавать биографическую информацию о нём достоверной; они полагают, что его жизнь не более загадочна, чем жизнь любого писателя начала XX века. Другие ставят эту информацию под сомнение, указывая на то, что официально задокументированных сведений о Лавкрафте сохранилось чрезвычайно мало, а неофициальные сведения звучат неубедительно. Картина получается приблизительно следующая: известно, что существовал некто с такой фамилией, что он писал о страшных вещах и переписывался со множеством людей, — но каким он был, неизвестно. Он якобы встречался с некоторыми из своих корреспондентов, — но мало кто мог описать его внешность. Имеющиеся описания противоречивы; а сходные описания как будто просто повторяют друг друга. С изданиями, где он публиковался, он поддерживал контакт по почте и через литературного агента. Конечно, в письмах к друзьям он рассказывал о себе, — но это всего лишь его слова, которые чаще всего невозможно проверить. Подлинность его фотографий также оспаривается. В нескольких случаях удалось доказать, что изображённый на фото человек — не Лавкрафт; в большинстве других случаев не удаётся найти убедительных доказательств того, что человек на фото — именно Лавкрафт. В основном, подлинность снимков приходится просто принимать на веру.
    В самом деле, при более-менее скептическом подходе к фактам становится заметно, что его биография напоминает «легенду», разработанную для того, чтобы объяснить, почему его мало кто видел. Будучи ребёнком, он не общался со сверстниками по причине психологических проблем. По той же причине он мало посещал школу; а так как диплома о её окончании он не получил, то, таким образом, отсутствует документ, который мог бы служить надёжным доказательством того, что его вообще видели в классах (хотя некоторые из одноклассников будто бы могли припомнить ученика с такой фамилией). В университет он, как нарочно, поступить не сумел, что решило проблему появления большого числа людей, которые могли бы знать его лично. Президентом Объединённой Ассоциации Любительской Прессы он был избран заочно. Во время пребывания в Нью-Йорке он не сумел за два почти года найти себе работу и, таким образом, мы не имеем показаний его работодателей или сослуживцев. Правда, он якобы посещал музеи, библиотеки и прочие культурные заведения, — но где искать очевидцев этого? Во время своих поездок он старательно не афишировал себя, а находясь в гостях у некоторых своих друзей был в высшей степени скромен, и беседовать с ними предпочитал по ночам. Большинство тех, с кем он контактировал, сходятся на том, что он как будто нарочно прятался от посторонних глаз; даже окна комнаты, в которой он работал над своими рукописями, были всегда зашторены, — и днём, и ночью. Мало кто мог похвастаться тем, что видел его; а из тех, кто якобы видел, далеко не все заслуживают доверия. Может быть, наиболее достоверными являются показания его жены. Но и с этим браком далеко не всё ясно. Почему родственники Лавкрафта держались в неведении относительно этой женитьбы то тех пор, пока она не стала свершившимся фактом? Что заставило Говарда и Соню разойтись? Вообще, Соня Грин была своеобразным человеком, связанным с оккультными кругами и даже, по некоторым сведениям, с самим Алистером Кроули, объявившим себя Антихристом. Одним словом, вопрос о том, кто видел Лавкрафта и видел ли его вообще хоть кто-нибудь, закрывать, наверное, ещё рано.
    Что же вынуждало его скрываться ото всех, — кроме, может быть, ближайших родственников? Расхожим является мнение, что он был необычайно уродлив. Лавкрафт происходил по материнской линии из семьи, предок которой переселился в Америку из Англии в 1630 году. За века своего существования род Филлипсов пережил всякое: близкородственные браки, загадочные смерти членов рода, и вообще немало разных странных вещей. Результатом всего этого стали явственные признаки вырождения, — как физического, так и психического, — наблюдавшиеся в семье ГФЛ ко времени его появления на свет. Сам он, как уже говорилось, имел серьёзные проблемы с психикой, которые преследовали его всю жизнь. И бытует предположение, что семейная деградация столь явственно сказалась на его внешности, что он просто не мог появляться на людях. Однако же по сохранившимся фотографиям, как можно убедиться, ничего такого сказать нельзя, — при условии, конечно, что на них действительно изображён Лавкрафт. Но известно, по крайней мере, что мать (сама не вполне адекватный психически человек, окончивший жизнь в клинике для душевнобольных) постоянно третировала сына, внушала ему, что он уродлив, тем самым, безусловно, усугубляя его и без того тяжёлые нервные расстройства. Вскоре после её смерти Говард женился; это говорит в пользу того, что он вовсе не был уродом. Хотя можно повторить, что женитьба его — тоже дело не вполне ясное.
    Относительно нелюдимости Лавкрафта делаются самые необыкновенные догадки. Некоторые даже рискуют предположить, что он не был человеком. Согласно этой гипотезе, под именем Говарда Филлипса Лавкрафта скрывалось некое существо, имевшее непосредственное отношение ко всему тому, что доводилось им до всеобщего сведения под видом художественного вымысла. Иными словами, всё, о чём писал тот, кого мы знаем как ГФЛ, имеет под собой реальную основу, и «Миф Ктулху» — отнюдь не вымысел, и сам Ктулху существует, и его пробуждение вероятно, и возвращение на Землю Древних возможно. Для тех, кто верит в это, сам Лавкрафт и его творческое наследие превратились в предметы культа. А дополнительным свидетельством своей правоты они считают высказывания Лавкрафта вроде того, которое вынесено в эпиграф к очерку. Конечно, такие «саморазоблачения» иначе как шутку воспринимать нельзя. Но если бы всё это могло оказаться правдой, то ситуация была бы и в самом деле жуткой, если не сказать больше. Многие из тех, кто верит в это, убеждены также и в том, что таинственное существо, выдававшее себя за писателя, не умерло, а просто инсценировало свою смерть после того, как сообщило людям всё, что считало необходимым сообщить. По их мнению, оно до сих пор скрывается где-то в нашем мире, или же возвратилось туда, откуда когда-то пришло в него.
    Другие полагают, что Лавкрафт, хотя и был человеком, всё же описывал действительные факты, — касательно существования Ктулху и так далее. По одной версии, он видел вещие сны, имел видения наяву и даже общался с некими сущностями, посвящавшими его в кошмарные тайны Мироздания. По другой версии, он имел доступ к уникальным оккультным трудам, — настолько редким и опасным, что число людей, имеющих доступ к ним, исчисляется единицами. В качестве одной из таких книг фигурирует «Некрономикон», многократно упоминаемый Лавкрафтом в его рассказах.
Ажиотаж, продолжающийся вокруг имени этого человека уже много лет, неудивителен. Его сочинения способны произвести на восприимчивого читателя неизгладимое впечатление. Тут и талант, и концептуальность, и просто знание, чем можно напугать. Хотя надо заметить, что критики оценивают его таланты в этой области далеко не одинаково. Одни пишут, что Лавкрафт способен напугать кого угодно, что он мастерски нагнетает ужас и вообще гениален в своём деле. Другие пишут, что если в его рассказах и есть что-то ужасное, то это его стиль, — громоздкий, перегруженный «пугательными» эпитетами, откровенно неуклюжий и неталантливый, — и что эти рассказы, может быть, и способны напугать нервного ребёнка, если тот будет читать их ночью, под одеялом, при свете фонарика.
    Чем объясняется такое расхождение во мнениях? Вероятно, дело не столько в Лавкрафте и его писательских способностях, сколько в восприятии тех, кто его читает. Для того чтобы его понять и прочувствовать то, что он показывает, словно бы нужно иметь определённую психологическую конституцию. Кого-то пугает детальное описание кровавой поножовщины или пыток, а кого-то — метафизические картины Апокалипсиса. Возможно, это зависит от приземлённости восприятия читателя, а может, от иных причин. Так вот Лавкрафт — это апокалиптика в чистом виде. Его произведения пропитаны ею. Она присутствует даже в мелких деталях; даже в рассказах, где не разворачивается никаких масштабных картин; даже там, где вообще не идёт речи ни о чём подобном. Она для творчества ГФЛ — что кровь для живого тела: она может быть не на виду, но её биение ощущается, и благодаря ей организм живёт. Но это надо почувствовать. Скорее всего, пренебрежительные отзывы принадлежат либо тем, кто оказался недостаточно чувствителен, либо закостеневшим снобам от литературы, либо тем, кто поленился вникнуть в тонкости того, что взялся критиковать. А быть может, у них просто другой вкус, который они почему-то возводят в эталон. На самом деле Лавкрафт — замечательный стилист и тонкий психолог, понимающий специфику человеческого восприятия страшного. Некоторая громоздкость его стиля «входит в программу», работая на создание необходимой атмосферы повествования. Многие авторы «хоррора» описывают примитивным, нередко даже брутальным слогом достаточно примитивные и вполне реальные вещи, — скажем, похождения какого-нибудь маньяка. И всё это страшно на физическом уровне, и страшно именно потому, что может происходить в действительности. Лавкрафтовское же страшное страшно на уровне гораздо более глубоком; и многих его читателей избавляет от нервного шока лишь сознание того, что всё описываемое им — чистейшей воды вымысел, и ничего подобного на самом деле быть не может. Остаётся только предполагать, что происходит с психикой тех, кто уверовал в реальность нарисованной им картины Мироздания.
    В упрёк Лавкрафту ставят не только его стиль и «неумение напугать». Его обвиняют также в том, что он был ксенофобом и расистом. Его страшное — это то, что приходит извне; то, что не принадлежит к нашему миру. А среди персонажей его рассказов носителями зла, приверженцами чудовищных культов обычно оказываются не европейцы, или даже, конкретнее, — не англосаксы. Всё так. Но насколько это криминально?
    На самом деле сложно утверждать, что Лавкрафт пугает просто тем, что чуждо нашему миру. Его монстры не просто чужды и страшны своим обличьем, но и действительно опасны. Они несут с собой безумие, гибель и разрушение. Пугает, в конечном итоге, именно это. Но чем это отличается, скажем, от исторического романа, где описывается вторжение иноземцев, людей с непривычным обликом и чуждой культурой, предающих города разграблению и огню? И чем это отличается от многих так называемых психологических триллеров или рассказов ужасов иного сорта, где опасность исходит от одного человека, — но постороннего, чужого, или просто неизвестного главному герою? Чужое, постороннее — всегда потенциально опасно. А если оно ещё и разрушает (будь это что угодно, — хоть человек, хоть вредоносная бацилла), то неудивительно, что это рождает страх. Не думаю, что подобный принцип можно назвать воплощением ксенофобии. Лавкрафт хочет напугать, — и потому он описывает не добрых чужаков, а страшных: таковы требования жанра. Точно так же другие авторы «хоррора» описывают не благожелательных людей, а опасных. Повторю: таковы законы жанра. О чём бы ты ни писал, ты должен этим пугать, а не успокаивать. Один выбирает для этих целей оживших кукол, другой — внеземных монстров. В конечном счете, всё страшное несёт на себе печать чуждости: такова одна из закономерностей человеческого восприятия. Тут можно усмотреть следующую зависимость: постороннее вторжение в любую систему — будь то механизм или организм живого существа — может привести к её гибели, — следовательно, оно потенциально опасно. Это возводит ксенофобию любого рода, как к истоку, к инстинкту самосохранения. На этом глубинном принципе, собственно, и строится литературная игра в запугивание. Опасность, опасность, и ещё раз опасность. Лавкрафт проработал это по-своему, — и очень удачно. Он умело эксплуатировал свою продуктивную идею. Опасность, грозящая целому миру, апокалиптичность, — иногда подспудная, иногда откровенная, — это работает. Ну, а нечеловеческое страшило людей всегда. Это вполне объяснимо. Поэтому обвинения Лавкрафта в какой-то оголтелой ксенофобии, думается мне, есть намеренное преувеличение. Он не более ксенофоб, чем Уэллс с его «Войной миров».
    Это что касается ксенофобии космического масштаба. Что же до ксенофобии в расовом плане, то здесь надо признать (основываясь, к примеру, на некоторых утверждениях, содержащихся в письмах ГФЛ), что известная доля её имела место быть. Но, опять же, не в таком масштабе, как это пытаются представить некоторые его недоброжелатели. А среди них имеются и такие, которые уподобляют взгляды Лавкрафта взглядам Гитлера, — дескать, он описывал своих чудовищ приблизительно в тех же выражениях, в каких бесноватый фюрер говорил о евреях. Но ведь это означает, что данную лексику применял не по назначению Гитлер, а не Лавкрафт. Гитлер уподоблял евреев чудовищам; но из этого никак не следует, что Лавкрафт уподоблял чудовищ евреям. И, как замечают здравомыслящие критики, невозможно зачислить в расисты и антисемиты человека, который был женат на еврейке, вёл дружескую переписку с несколькими евреями и имел с евреями деловые отношения в сфере издательского бизнеса (хотя некоторые пронацистски настроенные элементы утверждают, будто Лавкрафт оттого развёлся с Соней, что постепенно осознал, какое глубокое зло таится в еврействе). Что касается других народов, то здесь, видимо, играли основополагающую роль не столько личные убеждения его, сколько, опять же, законы жанра. Лавкрафт выводил в ролях приверженцев различных жутких и варварских культов в основном азиатов и африканцев. Но это — общее место приключенческой литературы и литературы об ужасном XIX-первой половины XX века. Экзотическое и страшное, чуждое европейской культуре, писатели искали в экзотических странах, среди экзотических народов. Лавкрафт просто несколько усугубляет этот приём, — так же, как он усугубил идею чуждого, приходящего из-за пределов нашего мира. Он, как кажется, действительно полагал, что англосаксы лучше всех прочих; но подобного рода убеждения свойственны очень многим — и в том числе далеко не самым аморальным — представителям разных наций. Такой «патриотизм» заслуживает осуждения, — однако возводить его в степень ксенофобии совершенно неправомерно. К тому же, среди отрицательных и просто отвратительных персонажей Лавкрафта есть и европейцы, и англосаксы, в чём нетрудно убедиться, если прочесть не три-четыре его рассказа, а несколько больше.
    В общем, я бы сказал, что слухи о ксенофобии и расизме ГФЛ сильно преувеличены.
    Одним из ярчайших элементов мировоззрения Лавкрафта было придание им особого значения чувству страха. В своём эссе «Сверхъестественный ужас в литературе» он писал: «Страх — самое древнее и сильное из человеческих чувств, а самый древний и самый сильный страх — страх неведомого». Это убеждение определило основное направление его работы как писателя-беллетриста. Наметив себе целью такую чувствительную струну человеческих душ, как страх, он создавал то, что заставляло её отзываться тогда и заставляет отзываться по сей день. Иные пугают топорно, неумело, на уровне картонных масок; Лавкрафт же пугает мастерски, апеллируя к достаточно глубоким слоям человеческого подсознания. При его таланте на этом можно было бы сколотить капитал, — если бы не некоторые черты его характера. Он считал, что наживаться на творчестве — это не по-джентльменски, и потому никогда не «пробивал» свои произведения, не старался опубликовать их во что бы то ни стало, не заботился о получении больших гонораров. Если предложенный им рассказ брали в какой-нибудь журнал, он удовлетворялся тем, что за него давали; если не брали, он не настаивал, и больше уже этот рассказ никому не предлагал.
    Зачем же он всё-таки писал? Выходит, была ещё какая-то причина помимо заработка? Думаю, да. Он писал потому, что переживал страх сам. Он писал о том, что играло большую роль в его жизни; о том, чем во многом определялось его мироощущение. Он искал то же самое в своих читателях, — и успешно. А если он ещё и видел в том, о чём писал, рациональное зерно (я имею в виду «Миф Ктулху» и прочий антураж), что не исключено, то его желание поделиться этим с другими тем более понятно. В таком контексте заработок вообще превращается в нечто второстепенное, в приложение к самоценному творчеству. Можно сказать, что Лавкрафт более-менее удачно сочетал приятное с полезным.
    Страх является неизменным фоном его повествования. Уже преамбула обычно строится так, что становится ясно: речь пойдёт о событиях сверхъестественных и жутких. Возникает ощущение прожитости… чего? Ещё неясно, чего, но чего-то безумно страшного. Читатель как бы настраивается на заданную волну; его ощущения начинают звучать в унисон с замыслом автора. Конечно, и так понятно, что тебя ожидает рассказ ужасов; но одно дело — понимать умом, и совсем другое — ощущать. И далее это чувство нагнетается и растёт по мере развития сюжета, пока не достигает своей кульминации. Но особенность творческой манеры Лавкрафта состоит ещё и в том, что кульминация для персонажа и кульминация для читателя, как правило, не совпадают. Нередко читатель уже всё понял, и теперь с чувством обречённости следит за персонажем, наблюдая его мучения, которые в конечном счёте приведут к безысходному ужасу и, возможно, к гибели. Произведения Лавкрафта не предназначены для того, чтобы поражать внезапностью развязки. Они подчинены своеобразной эстетике ужаса, которым читатель наслаждается в принципе, а не из желания однократно и быстро испугаться. Можно сказать, что читатель находится в состоянии перманентного испуга на протяжении иногда нескольких десятков страниц. Однако ощутить подобное дано не каждому, как не каждому доступно и эстетическое наслаждение страхом. Может быть, именно поэтому многие не понимают Лавкрафта. Его творчество очень специфично само по себе: это беллетристика, — и в то же время явление более высокого уровня, не столько развлекательное, сколько психологическо-эстетическое. Оно обращено не ко внешнему восприятию, а к более глубинному. Подобное восприятие страшного было доступно самому писателю, и он сумел выразить это, сумел передать саму атмосферу такого состояния души, — своим стилем, слогом (который виден в хороших переводах), архитектоникой сюжетов и, конечно же, их тематикой.
    Его рассказы и повести посвящены, по большому счёту, одной общей теме: гибели человека. Но не конкретного персонажа того или иного рассказа, а человека в принципе, человеческой сущности. Лавкрафтовские монстры — это не монстры ремесленного «хоррора», страшные просто потому, что они страхолюдные и голодные. Чудовища Лавкрафта страшны тем, что человек метафизически не может сосуществовать с ними. Если вернутся Древние со своими богами, людям просто не останется места в этом мире, и человечество погибнет. А пока они не вернулись, люди у ГФЛ гибнут иначе. И настоящая гибель здесь не та, которая постигла, например, героя рассказа «Дагон», от ужаса покончившего с собой, и вообще не смерть, а утрата человеческой сущности. По Лавкрафту, занятия колдовством или участие в противоестественных культах иномировых монстров сами по себе демонизируют человека, уничтожают его человеческую сущность и превращают его самого в монстра («Наследство Пибоди», «Тень в мансарде», «Кошмар в Ред-Хуке» и др.). То же самое относится к вырождению, семейной деградации и, в ещё большей степени, — к биологическому смешению человека и нечеловека («Данвичский ужас», «Тень над Иннсмутом», «Единственный наследник» и др.). Тот же ужас утраты человеческого — но утраты несколько иного рода — показан в таких, например, рассказах, как «Вне времён», где люди превращаются в живые мумии, «Шёпоты во мраке», где живой человеческий мозг помещается пришельцами в металлическую ёмкость, снабжённую устройствами для зрения, слуха и речи, «Сияние извне», где под воздействием неизвестной силы, заключённой в упавшем метеорите, превращается во что-то жуткое целая семья, «Герберт Уэст — реаниматор», где подобие ужасной жизни получают трупы, «Зверь в пещере», где в некое подобие зверя превращается одичавший в подземных лабиринтах человек, и других. Обесчеловечивание или утрата нормальной человеческой сущности является как бы общим знаменателем в выведенной Лавкрафтом формуле страшного.
    Действительно, что может быть страшнее утраты человеческого? Даже смерть не так страшна; многие, если не большинство людей, в ситуации выбора между тем и другим предпочли бы смерть. Человек, становящийся нечеловеком, — в самом осознании такой ситуации заключён глубинный, инстинктивный ужас, так как кошмарность её состоит в немыслимой противоестественности происходящего. Лавкрафт ощущал и понимал это. Столь же страшна возможность гибели человечества. Две тысячи лет людей до безумия пугает «Откровение Иоанна Богослова»; не менее жутки и другие апокалиптические тексты разных сект и религий. Лавкрафт создал свою апокалиптику, лейтмотивом проходящую (иногда на грани тонкого ощущения, предчувствия) через всё его творчество. И обесчеловечивание — добровольное или невольное, всё равно — является неотъемлемой частью этой апокалиптики: ведь всё это так или иначе завязано на действии чуждых людям сил, и в конечном итоге сводится к перспективе пробуждения Ктулху и возвращения в этот мир тех, кто просто раздавит человечество и займёт его место. Если обесчеловечивание в лавкрафтовской формуле выполняет функцию общего знаменателя, то гибель человечества — это то, что стоит в конце уравнения, после знака равенства.
    Поэтому рассказы ГФЛ действительно страшны. Но они рассчитаны на тех, чьё понимание страшного простирается несколько дальше бензопилы в руках маньяка или окровавленных вампирьих клыков. Безусловно, есть люди, просто неспособные воспринять страшное лавкрафтовского уровня. И это не обязательно глупцы или личности без воображения: просто каждому — своё.
    Лавкрафт — художник, певец ужаса; и его произведения нашли отклик в читательской среде. Люди понимают его, ощущают то, что он хотел передать. Недаром вокруг его имени образовалась богатая фэн-культура, — причём не примитивная, а глубоко творческая и философская.
    Почему же он работал именно в этом жанре? Конечно, была и поэтическая лирика, и научные работы, и публицистика; но почему именно живопись ужаса как тема художественной прозы?
    Как уже было сказано выше, он считал страх сильнейшим из человеческих чувств. Он был убеждён, что страх не приходит и не уходит, но присутствует в человеке всегда как ощущение космической бездны, перед которой человек микроскопичен, и игры колоссальных сил, в сравнении с которыми человек — меньше, чем ничто. На Земле он ещё что-то значит; но она тоже является частицей игры этих сил, — следовательно, значимость человека есть значимость мнимая, и на деле он совершенно беззащитен перед переплетениями Вселенских законов. Они могут уничтожить его воздействием извне, а могут и «взорвать» изнутри, лишив его человеческого. И ощущение этого вложено в него на уровне глубинного инстинкта. Отсюда постоянное присутствие подсознательного страха, пропитывающего человеческую психику как вода — губку. То более явственное, что мы привыкли считать страхом, возникающим в определённых ситуациях, в действительности есть не более чем вершина айсберга того метафизического страха, который присутствует в каждом из нас от рождения. Причём мы не понимаем того, чего боимся: отсюда — «…самый древний и самый сильный страх — страх неведомого». Неведомое потенциально опасно; оно с большой вероятностью несёт в себе угрозу. Но что такое эта угроза? Чего боятся люди? Прежде всего — гибели. Этот страх — проявление одного из коренных, основных инстинктов всякого живого существа: инстинкта самосохранения. Так что я бы поставил между страхом неведомого и страхом смерти знак равенства. Одно подразумевает другое. Если так, то становится более очевидной связь лавкрафтовской «философии страха» с тематикой его творчества, предмет которого, как видим, — не просто страх перед недоступными человеческому разумению чудовищами и порождающими их запредельными силами, но и перед гибелью человечества или человеческой сущности отдельного человека как последствиями столкновения людей с этими существами и этими силами. Ведь Ктулху чудовищен не только и не столько потому, что у него на лице растут щупальца и что он — порождение непредставимых сил, но прежде всего потому, что он воздействует на мысли людей, поражая их безумием и заставляя убивать, и потому что сам по себе является знаком гибели человечества. В лавкрафтовом мире неведомое и непонятное несёт с собою смерть, гибель всего человеческого. Поэтому оно априори страшно.
Ощущал ли это сам Лавкрафт? Наверняка. Вероятно, он жил в атмосфере подсознательного страха, в котором сумел дать себе отчёт и который сумел обосновать для себя. Является ли это обоснование верным в корне и справедливым для всех? Это не факт. Но таковы были его взгляды, и он выразил их в своём творчестве.
    Однако же взгляды не возникают на пустом месте, — особенно у таких умных, начитанных и в высшей степени интеллигентных людей, каким был ГФЛ. Откуда всё это взялось? Относительно вырождения, деградации из поколения в поколение, превращающей людей в физических, психических и моральных уродов, бытует версия, что Лавкрафт писал, в сущности, о своей беде. Предполагают, что он сам был жертвой такого вырождения, в результате чего страдал психическими отклонениями, а внешность имел такую, что не мог показаться в обществе. Так ли или нет, но тут и в самом деле не всё ясно и очевидно. Неизвестно точно, были ли у него серьёзные проблемы с внешностью; с другой стороны, убедительных свидетельств того, что ничего подобного не было, тоже не имеется. Учитывая наличие биографий и фотоснимков, всё как будто бы и ясно, но… как будто бы и что-то не так. Это что касается идеи вырождения вообще и вопроса о внешнем облике самого ГФЛ в частности. Что же до лавкрафтовской концепции Мироздания, Древних, Ктулху, жутких иномировых чудовищ, бесчеловечных культов и прочего, что «входит в ассортимент», то откуда же, всё-таки, всё это почерпнуто? Как оно появилось?
    Самый простой ответ — фантазия Лавкрафта (причём некоторые сказали бы «больная фантазия»). Классический вариант: талантливый писатель создал свой мир, детально разработал его и эксплуатировал как сцену для выражения своих философских концепций. Да: но сами концепции откуда? На этот вопрос либо нет ответа, либо приходится удовлетвориться допущениями и общими фразами, — наподобие того, что жизнь в современном мире способна одарить мыслящего человека широчайшим набором мрачных идей и концепций. Это действительно так. Но есть варианты. А что, если всё наоборот, и Лавкрафт знал нечто такое, что не только породило его мрачную философию, но и нашло своё художественное выражение в его творчестве?
    Есть целая категория людей, воспринимающих Лавкрафта именно в таком ключе. Они убеждены, что всё, о чём он писал, — реальность. Мало кто относится к этим «верующим» уважительно; их усилия отыскать настоящий «Некрономикон» обычно вызывают улыбку, а их далеко идущие планы — беспокойство: ведь некоторые из них всерьёз намерены помочь Ктулху пробудиться и открыть Старым Богам ворота в наш мир, со всеми вытекающими последствиями. Конечно, в успех этого предприятия скептики не верят; но люди, пытающиеся проделать вышеозначенное, — не являются ли они социально опасными в принципе? Ведь они, фактически, хотят гибели человечества. От них можно ожидать чего угодно.
    Если быть уверенными, что их деятельность не имеет под собой никаких реальных оснований и, таким образом, является пустой, то тогда получается, что она может заинтересовать разве только психиатров да авторов приключенческих романов. Но действительно ли она такова? На самом деле есть основания предполагать, что не всё в произведениях ГФЛ является чистым вымыслом. Как минимум, кое-что соответствует, а кое-что может оказаться соответствующим реальному положению вещей. Несколько подробнее я коснусь этого вопроса в третьей части очерка; пока же ограничусь констатацией того факта, что Лавкрафт, всё-таки, загадочная личность, которую ещё рано зачислять в разряд обычных литераторов.
    Что нам известно о его характере? Он был скрытным человеком, но при этом тянулся к общению. Через своё творчество, публицистику и научные работы он общался с довольно широким кругом читателей; но такого одностороннего общения ему было недостаточно, и он вёл обширнейшую переписку. Его, в основном, и знают по письмам. В этом деле он был трудолюбив, отвечал на письма не жалея сил и отнимая время у своего творчества. Он был корректен, внимателен и заботлив по отношению к своим корреспондентам. Помимо обсуждения тем, касающихся политики, науки, искусства, он давал друзьям, многие из которых были начинающими писателями, советы в плане творчества, учил писательскому мастерству, позволял заимствовать свои идеи и образы, бесплатно правил и дорабатывал их рукописи. После его смерти осталась целая плеяда молодых авторов, считавших себя его учениками. Впрочем, как кажется, ни один из них в мастерстве так и не превзошёл своего учителя. И тем не менее, именно переписке Лавкрафта с этими людьми мы обязаны существованием жанра «хоррор» в том виде, какой он принял в XX веке. Лавкрафт встречался лично всего с некоторыми из своих друзей и учеников, и всего несколько раз, — но даже и при таких условиях он сумел сделать то, что сделал.
    Основной объём информации о нём извлечён из его переписки. Известно, что он очень любил свой родной Провиденс, вообще Новую Англию, и был большим знатоком её архитектуры колониального периода. Это можно заметить и по его рассказам: в некоторых из них в качестве места действия даже описаны реально существовавшие дома; кроме того, им было написано несколько работ на эту тему. Он восхищался Англией XVIII века, говорил, что хотел бы жить в то время, и вообще был большим англофилом.
    Он питался очень скромно и даже скудно, — настолько, что иногда это переходило в хроническое недоедание (до сих пор в ходу версия, что он умер не от рака, а заморил себя голодом). Не употреблял спиртного и не курил: как минимум, делать это ему не позволяло слабое здоровье. Не переносил холода. Гулять в город выходил, в основном, по ночам, — исключая одинокие прогулки по окрестностям в тёплые дни. Как физическое, так и психологическое его состояние по большей части было плачевным: он страдал от нервных расстройств, был подвержен депрессивным состояниям; с детства и до самой смерти по ночам его мучили кошмары, некоторые из которых он включал в качестве элементов сюжета в свои рассказы.
    По свидетельствам друзей, — по большей части, никогда с ним не встречавшихся, — он говорил на нескольких языках, прекрасно знал литературу и античную историю, любил кошек и мороженое, не любил механизации и моря. Если основываться на его письмах, то окажется, что известно о нём немало. Но имеется слишком мало тех, кто мог бы хотя бы что-нибудь подтвердить как очевидец.
    Мнения о нём и его творчестве — особая тема. Одни называли его странным типом, ужасающей личностью, бесполым недоразумением (что полностью опровергла его жена), зачисляли в расисты и гомосексуалисты (хотя первое явно преувеличено, а свидетельств истинности второго вообще не имеется), считали его негодным писателем с ужасным стилем и бесталанными сюжетами, занимающимся дешёвой писаниной на потребу страдающей дурновкусием толпы. Другие отзывались о нём как о чрезвычайно умном и очень добром человеке, хорошем друге и заботливом наставнике, джентльмене в подлинном смысле этого слова, одном из лучших писателей своего поколения, мастере, чьи произведения превосходны и изысканны. Столь диаметральное расхождение мнений не так уж необъяснимо. Человеком он был довольно странным, — и здесь срабатывал тот принцип, который он сам же и провозглашал: всё странное и непонятное — страшно. Неизвестное домысливалось в обычном для толпы истерическом ключе; непонятное истолковывалось, как это заведено, в неблагоприятную для загадочной личности сторону; её странности раздувались и усугублялись (к примеру, не очень приятная внешность превращалась в жуткое уродство, умеренность в пище — в стремление заморить себя голодом и т.д.). А те, кто знал его достаточно близко (хотя бы через дружескую переписку, что совсем немало), разумеется, видели его лучшие стороны. Что же до оценок его творчества, то здесь, как я уже говорил, нужно иметь определённую специфику восприятия и определённый психологический настрой, — иначе очень трудно проникнуться духом страшного, как понимал его Лавкрафт. Проще сказать, надо быть некоторым образом созвучным тому ощущению реальности, в котором существовал ГФЛ, — быть созвучным хотя бы в общих чертах. Тогда его творчество ляжет на душу самым гармоничным образом. И очевидно, что таких «созвучных» людей — великое множество. Огромные массы читающей публики, немало профессиональных литераторов и критиков сумели прочувствовать мир, созданный Лавкрафтом, и высоко оценили яркий талант писателя, художественные достоинства и силу психологического воздействия его рассказов и повестей. Лавкрафт ныне в чести, — и, повторю, совершенно заслуженно.
    Можно ли сказать, что он представляет собою заметную фигуру мира культуры? Является ли его творческое наследие ценным вкладом в сокровищницу мировой литературы, — если не всех времён, то хотя бы XX века? Полагаю, что это так, — в определённой степени. Он, конечно, не стоит в первых рядах творцов культурных ценностей, и сравнивать его с Гомером, Сервантесом, Гёте или Достоевским было бы неправомерно; но в своём жанре он, без сомнения, — одна из ключевых фигур, и его роль в развитии данного литературного направления чрезвычайно велика и, во многом, основополагающа. Он разработал целую психологически обоснованную концепцию страшного, сказал новое слово в системе и «механике» подачи материала и создал весьма своеобразную эстетику ужаса, не говоря уже о чисто творческих находках, — конкретных образах, общих контекстных принципах, связующих отдельные произведения в единую картину, и многом другом. То, что он оставил нам, вот уже много десятилетий живёт и вдохновляет самых разных людей, творящих в самых разных стилях и направлениях, а другим просто доставляет огромное удовольствие, при этом заставляя задуматься об очень многом, — и прежде всего о том, что же такое человек и как ему сохранить себя, как остаться человеком. Можно сказать, что значение Лавкрафта как писателя достаточно заметно и весомо. Он занял подобающее место в литературном пантеоне, — пусть и не на верхней ступени, — и место это по праву навсегда останется за ним.

III. К вопросу о реальной подоплёке «Мифа Ктулху»

    Если вымыслы других авторов в сознании читателей так и остаются вымыслами (в крайнем случае — превращаются в своего рода виртуальную реальность, как это случилось, например, с толкиеновским Средиземьем), то рассказы Лавкрафта многими на полном серьёзе воспринимаются если не как повествование о реальных событиях, то, по крайней мере, как описание истинной картины мира. О том, что это означает для некоторых из них, я кратко упоминал выше. Но ведь это действительно не праздный вопрос, — нет ли в том, о чём писал Лавкрафт, рационального зерна? Нелишне будет сделать ещё одну попытку разобраться в этой проблеме.
    Прежде всего в общих чертах обрисую самую суть того, что принято называть «Мифом Ктулху».
    Информация, собирательно называемая «Мифом Ктулху», источником своим имеет по большей части «Некрономикон», — книгу, якобы написанную арабом Абдулом аль-Хазредом в 730 году, и тогда называвшуюся «Аль-Азиф» («Вой ночных демонов»). Аль-Хазред, которого считали безумным (одержимым джиннами), много путешествовал, и сумел отыскать свидетельства существования в нашем мире до людей иной расы, — Древних, поклонявшихся Старым Богам. То, что узнал, он изложил в своей книге, которая позднее была переведена на греческий и стала называться «Некрономикон» («Книга законов мёртвых»). В конце XV века «Некрономикон» был переведён на латынь секретарём пресловутого инквизитора Торквемады, причём один экземпляр перевода попал в руки Тритемия. Век спустя книга была переведена на английский знаменитым алхимиком Джоном Ди. С тех пор она начала распространяться в рукописных копиях, а позднее была отпечатана.
    «Некрономикон» разъясняет непредставимые тайны Вселенной и того, что лежит за её пределами. Он повествует о силах, действующих за пределами нашего пространственно-временного континуума, и существах, обитающих на других планетах и в других измерениях. Древние, пришедшие на Землю задолго до появления на ней человека, — из их числа. Однажды они вынуждены были уйти, и вместе с ними ушли их боги. Но эти последние ушли не окончательно, и время от времени проявляют себя в нашем мире. А где-то на дне океана спит Великий Ктулху, — ужасный крылатый бог с головой спрута, божество Древних и верховный жрец Старых Богов. Страшные сны людей — это его мысли, проецируемые на человечество. Время от времени он почти пробуждается, и тогда в мире происходят вспышки безумия и насилия. В «Некрономиконе» описываются ритуалы и приводятся молитвы и заклинания, с помощью которых можно окончательно пробудить Великого Ктулху и призвать обратно в наш мир Старых Богов, — это станет возможно после его пробуждения. Тогда человечество будет охвачено безумием и люди станут в диком веселье убивать друг друга, а потом вернутся Древние и сотрут род человеческий с лица Земли.
    Кроме «Некрономикона» об этом говорится также и в других редких книгах, упоминаемых Лавкрафтом, — например, в труде фон Юнцта «Сокровенные культы» и ещё некоторых. Но если эти книги мало кем принимаются всерьёз, то в существование «Некрономикона» верят многие. Оно до сих пор не доказано; однако же известно несколько фактов из истории переводов книги, — фактов, связанных, как было показано выше, с именами очень известных людей. Считается, что в мире сохранилось около сотни экземпляров, — причём большинство из них урезаны и искажены, и арабскому оригиналу соответствует меньше десятка. За этими последними ведётся настоящая охота. В последнее время было написано несколько лже-«Некрономиконов»: одни — как откровенные пародии, другие — как серьёзные подделки, претендующие на официальный статус настоящего «Некрономикона». Поэтому найти эту книгу, в принципе, можно, даже и в Интернете, — но с вероятностью порядка 100% это окажется которая-нибудь из подделок.
    Основной вопрос, который никак не удаётся разрешить раз и навсегда, состоит в следующем: выдумана ли эта книга Лавкрафтом, или же она существует на самом деле? Имеются доводы и в пользу первого, и в пользу второго варианта. А проблема эта не пустая: ведь если окажется, что книга существует, тогда самые жуткие из рассказов Лавкрафта однажды могут превратиться в реальность. Тогда выходит, что человечество балансирует на краю гибели, — и не от военного конфликта, которого можно благополучно избежать, а от такого, о чём даже помыслить трудно. Поэтому вопрос этот и волнует столь многих. Причём некоторые, как уже говорилось, разыскивают подлинный «Некрономикон» именно для того, чтобы использовать описанные в нём ритуалы по их страшному назначению.
    С одной стороны, у «Некрономикона» есть своя история, что говорит о его материальности; а то, что он до сих пор официально не признан существующим, отнюдь не доказывает его несуществования. С другой стороны, известно, что Лавкрафт, ещё будучи пятилетним ребёнком, познакомился со сказками «Тысячи и одной ночи», и они так впечатлили его, что он заявил домашним, что принимает ислам, и велел называть себя Абдулом аль-Хазредом. Лишь спустя много лет это имя появилось в одном из его рассказов. Собственно, уже один этот факт способен разбить все доводы в пользу реальности книги. Однако же если подумать, то он не более убедителен, чем сообщения о переводе «Некрономикона» Джоном Ди. Почему? Потому, что он выглядит как часть «легенды», на которую похожа известная нам биография ГФЛ. Словно бы кто-то, кто скрывался под этим именем, позаботился также и о том, чтобы «Некрономикон» выглядел как выдумка, и даже побеспокоился о том, чтобы имелись «факты», доказывающие его вымышленность. Надо думать, было нетрудно сочинить историю о детском чудачестве (о котором упоминается, в частности, в письмах Лавкрафта) и, при желании, даже вложить её в уста кого-нибудь из «очевидцев». Отмечу, что всё сказанное не значит, что я придерживаюсь именно такой точки зрения. Это всего лишь допущение, не более.
    Если теперь допустить, что Лавкрафт в самом деле был знаком с настоящим «Некрономиконом», то станет ясно, откуда взялась его концепция страха как основного человеческого чувства, и будет понятно, отчего то, что он описывал, выглядит таким жизненным и производит столь сильное впечатление на читателя, — пусть и не на всякого. Но тогда не совсем понятно, для чего нужны были все эти выдумки, зачем надо было напускать туман по поводу «Некрономикона», и почему нельзя было прямо сказать то, что хотелось сказать. Боялся, что не поверят? Возможно. Но вероятнее всего, он просто не мог прямо раскрыть эзотерические знания, и потому только дал своеобразную «наводку» тем, кто сумел бы усмотреть во всём этом рациональное зерно. Это, опять же, только допущение, не означающее, что я держусь такого мнения.
    А если предположить, что похожая книга действительно существовала, но ею был не «Некрономикон», и что это — вымышленное название, под которым Лавкрафт ввёл её в свои рассказы? Тогда, конечно же, и вся история «Некрономикона» оказывается вымыслом; но зато рассказанная выше история из детства Лавкрафта начинает выглядеть правдоподобно. Выходит, что когда понадобилось «закамуфлировать» настоящую книгу, Лавкрафт просто воспользовался воспоминаниями своего детства, выдумав аль-Хазреду биографию и приписав ему сочинение «Аль-Азифа». Тогда становится понятно и более чем очевидно, отчего не могут найти «Некрономикон»: просто не то и не там ищут. И вот этот вариант мне представляется наиболее вероятным, — если, конечно, вообще допускать, что какая-то книга существует.
    Но что это за книга, и откуда она могла взяться? Ответа нет. Мало ли каким путём могла она попасть в руки ГФЛ. Может быть, это произошло благодаря соприкосновению его жены, Сони Грин, с оккультным миром, — тем более что «Некрономиконовские» мотивы просматриваются и в писаниях Алистера Кроули, с которым Соня будто бы была знакома. Но первый рассказ, в котором упомянут аль-Хазред, написан за несколько месяцев до того, как Говард и Соня познакомились. И хотя сам «Некрономикон» появился на страницах лавкрафтовских рассказов несколько позднее, картина всё равно получается шитой белыми нитками. Происхождение книги — или источник информации, если это была не книга — пока что остаётся загадкой.
Иной вопрос — из чего можно сделать вывод, что такой источник информации вообще существовал? То, о чём писал Лавкрафт, выглядит как красивый и страшный вымысел, поданный так талантливо, что читатель на уровне ощущений готов поверить в него, — а некоторые и верят. Правдоподобного в «Мифе Ктулху» не больше, чем в любом другом мифе, в то время как сам этот миф абсолютно фантастичен. Какие-то боги, чудовища, полулюди, пришельцы, которые тайно действуют на Земле, другие пришельцы, ожидающие своего часа… Чему тут верить? Да, но откуда подсознательное чувство реальности того, о чём мы читаем у Лавкрафта? Неужели в этом заслуга только его таланта рассказчика?
    В последние годы всё чаще поднимается тема соответствия некоторых элементов «Мифа Ктулху» новейшим научным открытиям, например, в области исследования свойств нашего пространственно-временного континуума. Пишут о том, что свойства некоторых из лавкрафтовских Старых Богов подтверждаются с точки зрения квантовой физики. Это касается, в частности, Йог-Сотота, представляющего собой безграничное Бытие, заключающего в себе весь универсум, прошлое, настоящее и будущее, бесконечно простирающегося во времени и пространстве, олицетворяющего бесконечное расширение, и Азатота, олицетворяющего бесконечное сжатие, представляющего собой ядерный хаос в центре бесконечности, испускающий волны, беспорядочное пересечение которых создаёт Вселенные. Кроме того, ряд достаточно серьёзных исследователей считает, что до человечества на Земле действительно обитала другая разумная раса, и что со временем это удастся доказать. Одним словом, вскрываются такие вещи, которые не были и не могли быть известны науке во времена Лавкрафта. А он знал о них и их описывал, — правда, опосредованно, оформляя как своего рода мифологию. Хотя и утверждал устами своих героев, что всё это — подлинные знания, доставшиеся нам в наследство от неких прежних цивилизаций. Едва ли это можно объяснить чередой посетивших его «научных озарений». Затем, некоторые моменты «Мифа Ктулху» подтверждаются мифологией (например, арабской), а также — с точки зрения некоторых оккультных дисциплин. Так значит, Лавкрафт всё-таки имел некий загадочный источник информации? Книга существовала, или существует?
    Кроме научных данных и свидетельств мифологического и оккультного характера имеются и другие доводы в пользу этого. Так, о существовании за Земле до людей другой разумной расы говорит подлинное Учение Гермеса, — учение, к которому я принадлежу. Конечно, оно в этом не оригинально, и многие другие учения говорят о том же; однако среди прочего в его текстах есть и такой красноречивый момент: «Много зла почиет в богах, о которых здесь говорится, много дурной силы; да не возвратится мощь их в сей мир. И есть среди них бог, подобных которому нет среди богов, порождённых людьми. Сей бог не людьми порождён, но прежними, — теми, которые были до людей. Бывшие до людей имели множество богов; и среди богов этих один обрёл силу большую, чем сила всех прочих их богов вместе взятых. И когда те, которые были до людей, обратились на верный путь и не осталось уже у них пустых богов, сказанный бог один жил ещё и противился им. Но был он повергнут и отвергнут, и со временем не осталось тех, кто поклонялся бы ему. И бывшие прежде прошли свой путь до конца, и вот уже их давно нет здесь; и мир обрёл людей. Бог же тот и поныне ещё живёт, — столь велика его сила. И никому не ведомо, каков он, и может ли его пробудить человек, и что было бы, пробудись он и обрети русло для течения своей силы. Да пребудет он и далее так, как есть, — до тех пор, пока сила его не иссякнет и он не прейдёт» (Четыре листа II, 32-41).
    Из этого фрагмента мы видим, что дело обстоит не совсем так, как представляет его Лавкрафт. Предыдущая раса ушла потому, что достигла пика своего развития на этой планете, и о возвращении её речи не идёт, так как возвращаться нашим предшественникам просто незачем; а бог их под конец был враждебен уже им самим. Но в общих чертах картина передана довольно верно. Во-первых, до людей на Земле существовала другая разумная раса, которая покинула наш мир. Во-вторых, после неё остался её бог, который как бы спит. В-третьих, если бы он пробудился, это могло бы обернуться катастрофой для человечества. Если учесть ещё научные и оккультные данные, то складывается впечатление, что ГФЛ действительно обладал определённой информацией, — хотя во многом и искажённой. Поэтому я держусь той точки зрения, что «Некрономикон» существует, — а вернее, существует книга с другим названием, выданная Лавкрафтом, который имел к ней доступ, за «Некрономикон» и приписанная им вымышленному Абдулу аль-Хазреду. Почему информация во многом ошибочна? Вероятно, потому, что она очень старого происхождения, и за века этот текст неоднократно подвергался искажению, — намеренному или от недопонимания, — присочинению и, может быть, усугублявшим ситуацию ошибкам при переписывании, как практически любая древняя книга. Трудно ожидать, чтобы знания дошли до нас через много веков неискажёнными. А столь специфические знания почти неизбежно должны были мифологизироваться, обрасти вымыслами. Отсюда грозящее нам возвращение Древних и прочее. Если же предположить, что Лавкрафт был визионером (что, на мой взгляд, всё-таки гораздо менее вероятно), то он мог во многом неверно трактовать полученное знание, мог принимать предполагаемое за действительное и, наконец, мог смешивать видения и галлюцинации.
    Итак, предположим, что книга была. Тогда мы получаем объяснение происхождения мировоззрения Лавкрафта: ведь он верил в то, о чём писал, и перспектива пробуждения древнего бога и гибели человечества не могла не вызывать у него страха. И благодаря своему таланту он сумел донести свой страх до читателя. И даже несмотря на то, что он подавал имеющуюся информацию под видом художественного вымысла, — то ли не решаясь представить её открыто, то ли будучи связанным какими-то обязательствами, — она всё же производит впечатление поразительного правдоподобия. Это впечатление инстинктивное, подсознательное, — но очень яркое и стойкое.
    Как и когда книга попала в руки Лавкрафта, и где она теперь, неизвестно. Но не менее интересен другой вопрос: зачем он раскрывал то, что знал, — тем более, камуфлируя информацию таким изощрённым способом? Оттого ли, что не мог молчать? Или хотел предупредить человечество о грозящей ему опасности? Но тогда надо признать, что он добился противоположного эффекта: теперь множество людей ищет «Некрономикон», и кое-кто — как раз для того, чтобы посодействовать осуществлению катастрофы. Конечно, можно предположить, что Лавкрафт как раз и добивался именно этого, и что всё его творчество было ни чем иным, как одной большой провокацией. Но такое допущение слишком нелогично: оно коренным образом противоречит как смыслу, так и самому духу его произведений. Кроме того, в подобной провокации просто не было необходимости. Что толку направлять толпу народа на поиски неизвестно чего, да при этом ещё и предупреждать человечество об опасности, если книга и так имеется в распоряжении заинтересованных лиц, которые имеют возможность спокойно и тайно работать над проблемой пробуждения древнего бога? Здесь огласка скорее вредна, нежели чем полезна. Поэтому данная версия может быть определена как наименее обоснованная. И удовлетворительного ответа на вопрос, для чего Лавкрафт сделал то, что он сделал, не видно.
    Теперь имеет смысл коснуться вопроса о том, насколько реальна опасность, угрожающая человечеству. Прежде всего, что представляет собою упомянутый древний бог, выведенный у Лавкрафта под именем Великого Ктулху? Он не из тех богов, которые олицетворяют собой законы Природы. Он из тех богов, которые создаются воображением и силой воли самих людей (в данном случае — не людей; но принцип общий для всех) в период преобладания ненаучного, мистического взгляда на мир. Такие боги являются энергетическими существами, которым для жизни требуется, опять же, энергия, получаемая ими от тех, кто им поклоняется. Чем больше таких верующих, чем дольше держится в народе эта вера и чем она фанатичнее, тем большие массы энергии накапливает такое божество и, соответственно, тем оно сильнее и долговечнее. Возраст рассматриваемого древнего бога не может составлять меньше нескольких миллионов лет, тогда как возраст старейших человеческих богов исчисляется в лучшем случае сотнями тысяч лет. Из этого можно видеть, какой энергетической мощью обладает древний бог; не исключено, что она превышает совокупную мощь всех когда-либо существовавших и существующих человеческих богов, — если время существования самого человечества грубо округлить до миллиона лет. Что может совершить обладатель такой огромной силы, трудно даже вообразить. Другое дело, что для этого ему нужны посредники, — те, кто поклонялся бы ему и через кого он мог бы действовать.
    Он действительно находится как бы в состоянии полусна. Но он — существо нематериальное, и пребывает вовсе не на дне океана, а за гранью физического мира, на энергетическом уровне. Если в предположениях исходить из того, что, по всей видимости, было известно Лавкрафту, то можно допустить, что где-то на дне океана находится древнее место поклонения прежней расы её божеству, — храм, храмовый комплекс или нечто в этом роде; возможно, бывший центр культа, до сих пор не утративший энергетической связи с божеством. Но тогда это должны быть останки не Атлантиды или Лемурии, а цивилизации во много раз более древней, — вообще не человеческой.
    Как сказано в приведённой выше цитате, «…никому не ведомо, каков он, и может ли его пробудить человек». Это — действительно вопрос. Если о каком-нибудь забытом боге вспоминают и вновь начинают ему поклоняться, он получает энергетическую «подпитку», а значит — шанс для возрождения своей силы и влияния. Но это относится к человеческим богам. Справедливо ли это по отношению к богу иной разумной расы, обладавшей отличными от наших психологией и энергетикой? Могут ли его пробудить чужаки? Хотя на самом деле человек как вид биологически связан с предшествующей расой. Здесь имеет место определённая преемственность: истоки развития нашего разумного вида берут своё начало в наших предшественниках, истоки развития их вида — в их предшественниках, и так далее, по принципу сцепленных между собою звеньев непрерывной цепи. Это может быть связь на генетическом уровне, или какая-то ещё. Но будет ли её достаточно для того, чтобы представители нашего вида могли осуществлять энергетический обмен с существом, созданным другим видом? Не сыграют ли тут психологические различия двух видов роли блокирующего механизма, своего рода буфера, который может не позволить соприкоснуться энергетическим структурам разного качества?
    Что же произойдёт, если соприкосновение всё-таки окажется возможным? Ничего хорошего в этом случае ожидать не приходится; дело и правда может окончиться глобальной катастрофой. Конечно, в настоящее время древний бог не способен влиять ни на сны, ни на помыслы людей, — но, может быть, ситуация ухудшится, если представители человеческой расы «пробьют канал связи» со своей стороны. Возможно ли это, и если да, то как это сделать, — неизвестно. Если книга существует, — а скорее всего, она существует, — то в ней, несомненно, имеются рекомендации на сей счёт. Это значит, что теоретически опасность катастрофы есть. Может быть, именно осознание этого и потрясло Лавкрафта до такой степени, что превратилось в доминирующий мотив его творчества. И это неудивительно. Остаётся надеяться, что упомянутые рекомендации, как и многое другое в книге, окажутся ошибочными. Для человечества в любом случае будет лучше, если то, о чём писал и чего, вероятно, боялся Лавкрафт, так и останется художественной литературой, талантливыми выдумками, доставляющими огромное удовольствие читателям и вдохновляющими литературных последователей отшельника из Провиденса.

***

    Подытоживая всё вышесказанное, можно констатировать: Говард Филлипс Лавкрафт, несмотря ни на что, был и остаётся в высшей степени загадочной личностью. Его жизнь — одна сплошная шарада, творчество — головоломный ребус, который, может быть, будет разгадан кем-нибудь когда-нибудь в будущем. Пока же тем, кого занимает «феномен Лавкрафта», приходится делать предположения, подбирать более или менее правдоподобные объяснения непонятным и сомнительным фактам его биографии, странным чертам его характера и удивительным качествам его творческого наследия.
    Он — писатель, безусловно, внёсший свой весомый вклад в литературу XX века. По одну его сторону — его читатели, ценители и хулители, его ученики и творческие последователи, критики, исследователи, биографы. Но явственно чувствуется, что это — ещё не всё. Разгадки всех связанных с этим человеком загадок находятся с другой стороны, в его тени. И возможно, однажды мы узнаем, что же скрывается там, по ту сторону Лавкрафта.

Приложение

Список произведений Г. Ф. Лавкрафта

Научные работы

The Art of Fusion, Melting Pudling & Casting (1899); Chemistry, 4 volumes (1899); A Good Anaesthetic (1899); The Railroad Review (1901); The Moon (1903); The Scientific Gazette (1903-4); Astronomy/The Monthly Almanack (1903-4); The Rhode Island Journal of Astronomy (1903-7); Annals of the Providence Observatory (1904); Providence Observatory Forecast (1904); The Science Library, 3 volumes (1904); Astronomy articles for The Pawtuxet Valley Gleaner (1906); Astronomy articles for The Providence Tribune (1906-8); Third Annual Report of the Providence Meteorological Station (1906); Celestial Objects for All (1907); Astronomical Notebook (1909-15); Astronomy articles for The Providence Evening News (1914-8); "Bickerstaffe" articles from The Providence Evening News (1914) - "Science versus Charlatanry" (9 September 1914) - "The Falsity of Astrology" (10 October 1914) - "Astrology and the Future" (13 October 1914) - "Delavan's Comet and Astrology" (26 October 1914) - "The Fall of Astrology" (17 December 1914); Astronomy articles for The Asheville Gazette-News (1915); Editor's Note to MacManus' "The Irish and the Fairies" (1916); The Truth about Mars (1917); The Cancer of Superstition (1926)


Журналистика

A Task for Amateur Journalists (1914); Departments of Public Criticism (1914-19); What Is Amateur Journalism? (1915); Consolidations Autopsy (1915); The Amateur Press (1915); The Morris Faction (1915); For President — Leo Fritter(1915); Introducing Mr. Chester Pierce Munroe (1915); The Question of the Day (1915); [Random Notes], from The Conservative (1915); Editorials, from The Conservative (1915); Finale (1915); New Department Proposed: Instruction for the New Recruit (1915); Amateur Notes (1915); Some Political Phases (1915); Introducing Mr. John Russell (1915); In a Major Key (1915); The Conservative and His Critics (1915); The Dignity of Journalism (1915); The Youth of Today (1915); An Imparitial Spectator (1915); Symphony and Stress (1915); Little Journeys to the Homes of Prominent Amateurs [biography of A.F. Lockhart] (1915); Reports of the First Vice-President (1915-16); Systematic Instruction in the United (1915-16); Introducing Mr. James T. Pyke (1916); Editorial, from The Providence Amateur (1916); United Amateur Press Association: Exponent of Amateur Journalism (1916); Among the New-Comers (1916); Among the Amateurs (1916); Concerning "Persia — In Europe" (1917); Amateur Standards (1917); A Request (1917); A Reply to The Lingerer (1917); Editorially (1917); News Notes (1917); The United's Problem (1917); Little Journeys to the Homes of Prominent Amateurs [biography of E.J. Barnhart] (1917); President's Messages, from The United Amateur (1917-8); Comment (1918); Les Mouches Fantastiques (1918); Amateur Criticism (1918); The United: 1917-1918 (1918); The Amateur Press Club (1918); Helene Hoffman Cole — Litterateur (1919); Trimmings (1919); For Official Editor — Anne Tillery Renshaw (1919); Amateurdom (1919); Looking Backward (1920); For What Does the United Stand? (1920); [Untitled], from The Tryout (1920); Editor's Note to Loveman's "A Scene for Macbeth" (1920); Amateur Journalism — Its Possible Needs and Betterment (1920); The Pseudo-United (1920); [Untitled fragments], from The United Amateur (1920-1); Editorials, from The United Amateur (1920-5); News Notes (1920-5); What Amateur Journalism and I Have Done for Each Other (1921); Lucubrations Lovecraftian (1921); The Vivisector (1921-3); The Haverhill Convention (1921-3); The Convention Banquet (1921-3); "Rainbow" Called Best First Issue (1922); President's Messages, from The National Amateur (1922-3); Rursus Adsumus (1923); Bureau of Critics (1923); [Random Notes], from The Conservative (1923); The President's Annual Report (1923); A Matter of Uniteds (1927); The Convention (1930); Bureau of Critics (1932-6); Mrs. Miniter — Estimates and Recollections (1934); Dr. Eugene B. Kuntz (1935); Some Current Motives and Practices (1936); [Literary Review] (1936); Defining the "Ideal" Paper (1936); Report of the Executive Judges (1936)


Литературная критика

Metrical Regularity (1915); The Allowable Rhyme (1915); The Proposed Authors Union (1916); The Vers Libre Epidemic (1917); Poesy (1918); The Despised Pastoral (1918); The Literature of Rome (1918); The Simple Spelling Mania (1918); The Case for Classicism (1919); Literary Composition (1919); Winifred Virginia Jackson: A Different Poetess (1921); Ars Gratia Artis (1921); The Poetry of Lilian Middleton (1922); Lord Dunsany and His Work (1922); Rudis Indigestaque Moles (1923); Introduction to Hoags Poetical Works (1923); In the Editors Study (1923); [Random Notes On Philistine-Grecian controversy] (1923); Review of Ebony and Crystal by Clark Ashton Smith (1923); The Professional Incubus (1924); The Omnipresent Philistine (1924); "The Work of Frank Belknap Long, Jr." (1924); Supernatural Horror in Literature (1925-1927); Preface to Bullens White Fire (1927); Preface to Symmes Old World Footprints (1928); Notes on Alias Peter Marchall by A. F. Lorenz (1929?); Notes on Verse Technique (1932); Foreword to Kuntzs Thoughts and Pictures (1932); [Notes on Weird Fiction] (1933); Weird Story Plots (1933); Notes on Writing Weird Fiction (1934); Some Notes on Interplanetary Fiction (1935); What Belongs in Verse (1935); Suggestions for a Reading Guide (1936)


Философия

The Crime of the Century (1915); The Renaissance of Manhood (1915); Liquor and Its Friends (1915); More Chain Lightning (1915); Old England and the "Hyphen" (1916); Revolutionary Mythology (1916); The Symphonic Ideal (1916); Editors Note to McGavacks "Genesis of the Revolutionary War" (1917); A Remarkable Document (1917); At the Root (1918); Merlinus Redivivus (1918); Time and Space (1918); Anglo Saxondom (1918); Americanism (1919); The League (1919); Bolshevism (1919); Idealism and Materialism — A Reflection (1919); Life for Humanity's Sake (1920); In Defence of Dagon (1921); Nietzscheism and Realism (1922); East and West Harvard Conservatism (1922); The Materialist Today (1926); Some Causes of Self-Immolation (1931); Some Repetitions on the Times (1933); Heritage or Modernism: Common Sense in Art Forms (1935); Objections to Orthodox Communism (1936)


Работы , написанные по результатам путешествий

The Trip of Theobald (1927); Vermont — A First Impression (1927); Observations on Several Parts of America (1928); An Account of a Trip to the Fairbanks House (1929); Travels in the Provinces of America (1929); An Account of a Visit to Charleston (1930); An Account of Charleston (1930); A Description of the Town of Quebeck (1930-31); European Glimpses (1932); Some Dutch Footprints in New England (1933); Homes and Shrines of Poe (1934); The Unknown City in the Ocean (1934); Charleston (1936)


Автобиографическое

The Brief Autobiography of an Inconsequential Scribbler (1919); Within the Gates (1921); A Confession of Unfaith (1922); Diary (1925); Commercial Blurbs (1925); Cats and Dogs (1926); Notes on Hudson Valley History (1929); Autobiography of Howard Phillips Lovecraft (193-); Correspondence between Wilson Shepherd and R. H. Barlow (1932); In Memoriam: Henry St. Claire Whitehead (1932); Some Notes on a Nonentity (1933); In Memoriam: Robert Ervin Howard (1936); Commonplace Book (1919-1935); [Death Diary] (1937)


Поэзия

The Poem of Ulysses (1897); Ovids Metamorphoses (1900?); An Account in Verse… (1901); "Poemata Minora, Volume II" (1902); De Triumpho Naturae (1905); Providence in 2000 A.D. (1912); New England Fallen (1912); On the Creation of Niggers (1912); On a New-England Village Seen by Moonlight (1913); Quinsnicket Park (1913); Ad Criticos (1913); "To Mr. Munroe, on His Instructive… Acct. of Switzerland" (1914); On General Villa (1914); On a Modern Lothario (1914); To the Members of the Pin-Feathers (1914); To the Rev. James Pyke (1914); To an Accomplished Young Gentlewoman… (1914); New England (1914); Regnar Lodbrug's Epicedium (1914); The Power of Wine (1915); The Simple Spellers Tale (1915); 1914 (1915); March (1915); An Elegy on Franklin Chase Clark (1915); To the Members of the UAPA from the Prov. Amateur Press Club (1915); The Bay Staters Policy (1915); The Crime of Crimes (1915); To "The Scribblers" (1915); On Receiving a Picture of Swans (1915); To Charlie of the Comics (1915); "Unda, or, The Bride of the Sea" (1915); The State of Poetry (1915); Gems from In a Minor Key (1915); The Magazine Poet (1915); A Mississippi Autumn (1915); On the Cowboys of the West (1915); "To Samuel Loveman, Esq., on His Poetry… Writ in the Elizabethan Style" (1915); The Issacsonio-Mortoniad (1915); A Rural Summer Eve (1916); The Bookstall (1916); An American to Mother England (1916); The Teutons Battle-Song (1916); To the Late John H. Fowler (1916); "R. Kleiner, Laureatus" (1916);Ye Ballade of Patrick von Flynn (1916); Temperance Song (1916); Content (1916); The Beauties of Peace (1916); The Smile (1916); Inspiration (1916); Respite (1916); The Rose of England (1916); Providence Press Club to Athenaeum Club (1916); Brumalia (1916); Brotherhood (1916); The Poe-ets Nightmare (1916); On Receiving a Picture of the Marshes of Ipswich (1917); Futurist Art (1917); Elegy on Phillips Gamwell (1917); Lines on Gen. R. E. Lee (1917); The Rutted Road (1917); Fact and Fancy (1917); The Nymphs Reply to the Modern Business Man (1917); Lines on Graduation from R.I. Hospital (1917); Percival Lowell (1917); Pacifist War Song — 1917 (1917); "To Mr. Lockhart, on His Poetry" (1917); Britannia Victoria (1917); April (1917); Interim Conjunctae (1917); "To Greece, 1917" (1917); The Peace Advocate (1917); The Poet of Passion (1917); On Receiving a Picture of Templeton and Mt. Monadnock (1917); "Ode for July Fourth, 1917" (1917); Prologue to Hoags "Fragments from an Hour of Inspiration" (1917); Earth and Sky (1917); On the Death of a Rhyming Critic (1917); "To Mistress Sophia Simple, Queen of the Cinema" (1917); Autumn (1917); Nemesis (1917); Sunset (1917); Lines on the 25th Anniversary of The Providence Evening News (1917); An American to the British Flag (1917); Old Christmas (1917); To the Nurses of the Red Cross (1917); To the Arcadian (1917); A Winter Wish (1917); Astrophobos (1918); The Volunteer (1918); Laeta; a Lament (1918); To Jonathan E. Hoag (1918); Ver Rusticum (1918); "Ad Britannos, 1918" (1918); "To Mr. Kleiner, on Receiving the Poetical Works of Addison…" (1918); Psychopompos (1918); On a Battlefield in Picardy (1918); A June Afternoon (1918); The Link (1918); A Sonnet on Myself (1918); To Alan Seeger (1918); The Spirit of Summer (1918); Ward Phillips Replies [inc. Grace] (1918); Damon and Delia (1918); Phaeton (1918); August (1918); "To Delia, Avoiding Damon" (1918); Hellas (1918); To Arthur Goodenough (1918); The Eidolon (1918); Monos: An Ode (1918); "To Col. Linkaby Didd, Guardian of Democracy" (1918); Germania — 1918 (1918); Ambition (1918); To the Eighth of November (1918) A Garden (1918) The Conscript (1918) Greetings (1919) To Maj.-Gen. Omar Bundy (1919); Theodore Roosevelt (1919); To Jonathan Hoag (1919); Despair (1919); Revelation (1919); In Memoriam: J.E.T.D. (1919); Spring (1919); Damon — A Monody (1919); Amissa Minerva (1919); Hylas and Myrrha (1919); North and South Britons (1919); Helene Hoffman Cole (1919); John Oldhama Defense (1919); "A Cycle of Verse [inc. Clouds, Oceanus, Mother Earth]" (1919); Myrrha and Strephon (1919); The House (1919); Monody on the Late King Alcohol (1919); The Dead Bookworm (1919); The Pensive Swain (1919); The City (1919); Oct. 17. 1919 (1919); "To Edward John Moreton Drax Plunkett, 18th Baron Dunsany" (1919); Wisdom (1919); Birthday Lines to Margfred Galbraham (1919); Bells (1919); The Nightmare Lake (1919); Alfredo (1919); To Phillis (1920); January (1920); Tryouts Lament for the Vanished Spider (1920); Ad Scribam (1920); On Reading Lord Dunsany's Book of Wonder (1920); April Dawn (1920); To a Dreamer (1920); Cindy: Scrub Lady in a State Street Skyscraper (1920); With a Copy of Wildes Fairy Tales (1920); The Poets Rash Excuse (1920); On a Grecian Colonnade in a Park (1920); On Religion (1920); The Voice (1920); The Dream (1920); Ex-Poets Reply (1920); October [1] (1920); "To S.S.L. — Oct. 17, 1920" (1920); To Alfred Galpin (1920); Theobaldian Aestivation (1920); S.S.L. — Christmas 1920 (1920); Christmas (1920); On Receiving a Portrait of Mrs Berkeley (1920); The Prophecy of Capys Secundus (1921); To Mr. Hoag [1] (1921); To a Youth (1921); On the Return of Maurice W. Moe to the Pedagogical Profession (1921); Sir Thomas Tryout (1921); To Mr. Galpin (1921); Medusa: A Portrait (1921); On a Poets 91st Birthday (1922); To Zara (1922); To Damon (1922); "To Samuel Loveman, with a Fellow-Martyrs Heartfelt Sympathy" (1922); Waste Paper (1922); To Rheinhart Kleiner on His Town Fables and Elegies (1923); Chloris and Damon (1922); To Mr. Hoag [2] (1922); To Endymion (1922); The Feast (1922); "To Mr. Baldwin, upon Receiving a Picture of Him… " (1922); Lines for Poets Night at the Scribblers Club (1922); Damon and Lyce (1922); To Mr. Hoag [3] (1924); Providence (1924); Solstice (1924); My Favourite Character (1925); The Cats (1925); To Xanthippe (1925); Primavera (1925); A Year Off (1925); To an Infant (1925); October [2] (1925); To George Willard Kirk (1925); To Jonathan Hoag [1] (1926); Halloween in a Suburb (1926); The Return (1926); Festival (1926); Hedone (1927); To Miss Beryl Hoyt (1927); To Jonathan E. Hoag [2] (1927); The Absent Leader (1927); Ave atque Vale (1927); Veteropinguis Redivivus (1928); To a Sophisticated Young Gentleman (1928); The Wood (1929); On the Achievements of a Popular Writer (1929); "An Epistle to the Rt. Honble Maurce Winter Moe, Esq. of Zythopolis" (1929); Sonnet Study (1929); The Outpost (1929); The Messenger (1929); The East India Brick Row (1929); The Ancient Track (1929); Fungi from Yuggoth (1929-30); To a Young Poet in Dunediin (1931); On an Unspoiled Rural Prospect (1931); Bouts Rimes (1934); Edith Miniter (1934); Little Sam Perkins (1934); "The Odes of Horace, III, ix" (1936); In a Sequestered Providence Churchyard (1936); Where Once Poe Walked (1936); To Mr. Finlay (1936); To Clark Ashton Smith (1936); Christmas fragments (???); The Decline and Fall of a Man of the World (???); Gryphus in Asinum Mutatus (???); The Introduction (???); Lifes Mystery (???); On Lifes Mystery (???); [Epigrams] (???); Nathicana (???); On an Accomplished Young Linguist (???); On Collaboration (???); "The Poetical Punch" (???); Saturnalia (???); Sors Poetae (???); A Summer Sunset and Evening (???); "To Mr. Terhune, on His Historical Fiction" (???); "To Samuel Loveman, with a Belated Present of Stationery" (???); "To Samuel Loveman, upon His Birthday" (???); To the A.H.S.P.C. [2] (???); To Two Epgephi (???); Tosh Bosh (???); Verses Designed for New Years Day (???); Gaudeamus (???); My Lost Love (???)


Рассказы и повести

The Noble Eavesdropper (1897?) [не сохранилось ]; The Little Glass Bottle (1897); The Secret Cave (1898); The Mystery of the Graveyard (1898); The Haunted House (1898-1902) [не сохранилось ]; The Secret of the Grave (1898-1902) [не сохранилось ]; John, the Detective (1898-1902) [не сохранилось ]; The Mysterious Ship (1902); The Beast in the Cave (21 Apr 1905); The Picture (1907) [не сохранилось ]; The Alchemist (1908); The Tomb (Jun 1917); Dagon (Jul 1917); A Reminiscence of Dr. Samuel Johnson (1917); Sweet Ermengarde (1917); Polaris (May? 1918); The Mystery of Murdon Grange (1918) [не сохранилось ]; The Green Meadow (1918-1919) [с Winifred V. Jackson]; Beyond the Wall of Sleep (1919); Memory (1919); Old Bugs (1919); The Transition of Juan Romero (16 Sep 1919); The White Ship (Nov 1919); The Doom That Came to Sarnath (3 Dec 1919); The Statement of Randolph Carter (Dec 1919); The Terrible Old Man (28 Jan 1920); The Tree (1920); The Cats of Ulthar (15 Jun 1920); The Temple (1920); Facts Concerning the Late Arthur Jermyn and His Family (1920) ["Artur Jermin", "White Ape"]; The Street (1920?); Life and Death (1920?) [утерян ]; Poetry and the Gods (1920) [с Anna Helen Crofts]; Celephais (early Nov 1920); From Beyond (16 Nov 1920); Nyarlathotep (early Dec 1920); The Picture in the House (12 Dec 1920); The Crawling Chaos (1920-1921) [с Winifred V. Jackson]; Ex Oblivione (1920-1921); The Nameless City (Jan 1921); The Quest of Iranon (28 Feb 1921); The Moon-Bog (Mar 1921); The Outsider (1921); The Other Gods (14 Aug 1921); The Music of Erich Zann (Dec 1921); Herbert West — Reanimator (Sep 1921-mid 1922); Hypnos (Mar 1922); What the Moon Brings (5 Jun 1922); Azathoth (Jun 1922); The Horror at Martin's Beach (Jun 1922) [с Sonia H.Greene]; The Hound (Sep 1922); The Lurking Fear (Nov 1922); The Rats in the Walls (Aug-Sep 1923); The Unnamable (Sep 1923); Ashes (1923) [с C. M. Eddy, Jr.]; The Ghost-Eater (1923) [с C. M. Eddy, Jr.]; The Loved Dead (1923) [с C. M. Eddy, Jr.]; The Festival (Oct 1923); Deaf, Dumb, and Blind (1924?) [с C. M. Eddy, Jr.]; Imprisoned with the Pharaohs (Feb-Mar 1924) [“Under the Pyramids”]; The Shunned House (16-19 Oct 1924); The Horror at Red Hook (1-2 Aug 1925); He (11 Aug 1925); In the Vault (18 Sep 1925); The Descendant (1926?); Cool Air (Mar 1926); The Call of Cthulhu (Summer 1926); Two Black Bottles (Jul-Oct 1926) [с Wilfred Blanch Talman]; Pickman's Model (1926); The Silver Key (1926); The Strange High House in the Mist (9 Nov 1926); The Dream-Quest of Unknown Kadath (Autumn? 1926-22 Jan 1927); The Case of Charles Dexter Ward (Jan-1 Mar 1927) [ The Madness Out of Time]; The Colour Out of Space (Mar 1927); The Very Old Folk (2 Nov 1927); The Thing in the Moonlight (25 Nov 1927 (1934?)); The Last Test (1927) [с Adolphe de Castro]; History of the Necronomicon (1927); The Curse of Yig (1928) [с Zealia Bishop]; Ibid (1928); The Dunwich Horror (Summer 1928); The Electric Executioner (1929?) [с Adolphe de Castro]; The Mound (Dec 1929-early 1930) [с Zealia Bishop]; Medusa's Coil (May 1930) [с Zealia Bishop]; The Whisperer in Darkness (24 Feb-26 Sep 1930); At the Mountains of Madness (Feb-22 Mar 1931); The Shadow Over Innsmouth (Nov?-3 Dec 1931); The Trap (late 1931) [с Henry S. Whitehead]; The Dreams in the Witch-House (Jan-28 Feb 1932);The Man of Stone (1932) [с Hazel Heald]; The Horror in the Museum (Oct 1932) [с Hazel Heald]; Through the Gates of the Silver Key (Oct 1932-Apr 1933) [с E. Hoffmann Price]; Winged Death (1933) [с Hazel Heald]; Out of the Aeons (1933) [с Hazel Heald]; The Thing on the Doorstep (21-24 Aug 1933); The Evil Clergyman (Oct 1933 (1937?)); The Horror in the Burying-Ground (1933-1935) [с Hazel Heald]; The Book (late 1933?); The Tree on the Hill (May 1934) [с Duane W. Rimel]; The Battle that Ended the Century (Jun 1934) [с R. H. Barlow]; The Shadow Out of Time (Nov 1934-Mar 1935); Till A'the Seas (Jan 1935) [с R. H. Barlow]; Collapsing Cosmoses (Jun 1935) [с R. H. Barlow]; The Challenge from Beyond (Aug 1935) [с C.L.Moore, A.Merritt, Robert E.Howard, and Frank Belknap Long]; The Disinterment (Sep 1935) [с Duane W. Rimel]; The Diary of Alonzo Typer (Oct 1935) [с William Lumley]; The Haunter of the Dark (Nov 1935) [посвящается Роберту Блоху ]; In the Walls of Eryx (Jan 1936) [с Kenneth Sterling]; The Night Ocean (Autumn? 1936) [с R.H.Barlow]; The Lurker at the Threshold (1945) [дописан А . Дерлетом ]; The surviver (1954) [дописан А . Дерлетом ]; The gable window (1957) [дописан А . Дерлетом ]; The Lamp of Alhazred (1957) [дописан А . Дерлетом ]; The Shadow Out Of Space (1957) [дописан А . Дерлетом ]; Wentworth’s Day (1957) [дописан А . Дерлетом ]; The Peabody Heritage (1957) [дописан А . Дерлетом ]; The Ancestor (1957) [дописан А . Дерлетом ]; The shuttered room (1959) [дописан А . Дерлетом ]; The Fisherman of Falcon Point (1959) [дописан А . Дерлетом ]; The Dark Brotherhood (1959) [дописан А . Дерлетом ]; The Shadow In the Attic (1959) [дописан А . Дерлетом ]; Witches’ Hollow (1962) [дописан А . Дерлетом ]; The horror from the middle span (1967) [дописан А . Дерлетом ]; The Watchers out of Time (1972) [дописан А . Дерлетом ]; Innsmouth Clay (1972) [дописан А . Дерлетом ]