РАССУЖДЕНИЯ ПО ПОВОДУ

« Генрих. Ты что, с ума сошёл?

  Бургомистр. Конечно. Хорош сын. Совершенно забыл, как тяжко болен его бедняга отец. (Кричит.) О люди, люди, возлюбите друг друга! (Спокойно.) Видишь, какой бред.

  Генрих. Ничего, ничего, папа. Это пройдёт.

  Бургомистр. Я сам знаю, что пройдёт, а все-таки неприятно»

Е. Шварц. «Дракон»

     В рецензии на фильм Серджио Леоне «Хороший, плохой и злой», подписанной « AlexV», мне встретилась следующая сентенция: «Ведь жизни людей не стоят того, чтобы терять их за какие-то вещи, идеи или деньги, жизнь стоит выше всего этого». И задуматься заставила не столько вся рецензия в целом или даже сам фильм, сколько одна эта фраза.
     С ней можно согласиться ровно на две трети (даже принимая во внимание странную формулировку «жизни людей не стоят того», — так как всё-таки понятно, что именно хотел сказать её автор). Действительно, жизнь слишком драгоценна для того, чтобы терять её в погоне за вещами или деньгами. Но по меньшей мере странно ставить идеи на одну доску с этими двумя величинами. Они несопоставимы в принципе. Это во-первых. А во-вторых, идеи всегда были и, видимо, всегда будут тем, за что никак не зазорно отдать жизнь.
     Надеюсь, автор процитированной выше рецензии не будет на меня в обиде, если я использую его высказывание как отправной пункт для своих рассуждений. Против него самого я ничего не имею; однако же его точка зрения на вопрос, дороже ли идеи, чем жизнь, представляется мне неверной. И самое главное то, что так думает не он один. Схожей точки зрения придерживаются многие, и я сталкивался с ней уже не раз. И теперь, воспользовавшись, так сказать, оказией, позволю себе поспорить с этим популярным мнением.
     Оно в самом деле популярно. Однако же нельзя сказать, что популярно среди тех, кто ценит жизнь, — поскольку в той или иной степени её ценят всё, за редкими исключениями. Но тогда, возможно, среди тех, кто ценит жизнь чрезмерно высоко? Слово «чрезмерно» в данном контексте не должно вызывать удивления. Так тоже бывает. У всего есть своя мера, своя норма. И у того, что все мы понимаем под словами «ценить жизнь», она есть тоже. Это несложно понять и принять, если предварительно принять тот простой факт, что жизнь не является самоцелью или «ценностью в себе», но даётся ради чего-то большего. Сложно предположить, что Природа создала людей и наделила их умом и душой для того, чтобы они просто жили. Даже животные и растения в своём существовании имеют цели несколько большие, нежели чем просто коптить небо: цель их существования — эволюция. Люди же своим интеллектом и духовным миром неизмеримо богаче их, — стало быть, и цели у человека как вида (а стало быть — и у каждого отдельного человека) в эволюционном плане выше и сложнее. И цели эти, как цели существа разумного, требуют осознания. В противном случае человеческая жизнь едва ли отличалась бы от жизни растения. А осознание цели — это уже идея. Идея же, в свою очередь, имеет свойство перерастать в идеологию.
     Итак, смысл жизни для каждого человека отражён в форме определённой идеи. Это практически неизбежно, потому что даже самый недалёкий представитель нашего вида всё же хоть как-то, да формулирует для себя ответ на вопрос, какова цель его жизни, и вырабатывает хотя бы какие-то методы достижения этой цели. Следовательно, он руководствуется в жизни определённой идеей. Идеей, ориентированной на личное пользование. Это даже можно назвать «карманной идеологией». Однако же можно смело ручаться в том, что автор рецензии под «идеями» подразумевал нечто совсем другое. Он явно имел в виду не «карманные» идеи, какие есть у каждого, а идеи более широкие, достигшие уровня развёрнутых идеологий, способных объединить вокруг себя большее или меньшее количество людей, или же нечто личное, но более принципиальное, — как, например, определённые этические системы, исповедуемые отдельными индивидуумами. Роль такой этической системы может выполнять какой угодно принцип: от «Посвятить всю свою жизнь бескомпромиссному служению науке» до озвученного в вышеупомянутом фильме наёмным убийцей правила «Когда мне платят, я всегда выполняю работу».
     Так вот вопрос: дороже ли идеи чем жизнь?
     Что должно служить здесь отправной точкой для рассуждений? Если предметом их является жизнь, то такой точкой должен служить, очевидно, её смысл. И здесь необходимо сразу же разделить понимание смысла жизни на две категории. Первая — жизнь ради себя; вторая — жизнь ради других.
     Как видим, всё упирается в хрестоматийные два полюса человеческой мотивации — эгоизм и альтруизм. И в данном случае это более чем закономерно. Жизнь — великая драгоценность, и потому степень готовности отдать её за других может служить достаточно надёжной шкалой эгоизма/альтруизма в случае каждого конкретного человека.
     Итак, жизнь ради себя. Такая моральная установка не формируется вдруг, сама по себе. У эгоистического настроя (как и у альтруистического) всегда есть свои основания, свои истоки. Чем они бывают обусловлены — отдельный вопрос. Это может быть воспитание, или результат только самостоятельного умственного труда над выработкой жизненной позиции, или, напротив, результат единовременного психологического потрясения, или ещё что-нибудь, или всё вместе. Но каковы могут быть эти основания? Их можно разделить на психологические и рассудочные; и каждый из вариантов внутри этих двух пересекающихся категорий будет ещё иметь свои нюансы, — как бы разновидности.
     В качестве примера психологического основания возьмём простейшее из того, что «под рукой»: страх смерти. Смерть в человеческом сознании — антагонист жизни; а инстинкт выживания в людях чрезвычайно силён. Отсюда — страх смерти, как худшего, что может с тобой произойти. А отсюда, в свою очередь, эгоистическое стремление сохранить в первую очередь собственную жизнь. Каковы же его возможные нюансы? Например, животный страх, — слепое проявление инстинкта, не требующее для себя никакого обоснования. Или то же самое, но уже с подведённой под него через размышления и подчинённой ему моральной базой, гласящей, что собственная жизнь в любом случае ценнее чужих жизней. Или оно же, но уже с другой базой, гласящей, что чужие жизни ценнее, но неспособной соперничать со слепым страхом; такие люди, находясь в безопасности, являются убеждёнными альтруистами, — но в минуту опасности не могут совладать со страхом смерти, вследствие чего поступают как эгоисты, и сами же потом от этого мучаются. Кроме этих трёх вариантов возможны и другие, — но углубляться в их разбор не имеет смысла.
     Хотя страх смерти как проявление инстинкта самосохранения в той или иной степени свойствен каждому нормальному человеку, он далеко не всегда является основной причиной эгоистического подхода к вопросу выживания. У некоторых превалирует рассудочная оценка ситуации и, соответственно, рассудочные основания для эгоизма. Такой человек не очень-то боится смерти, но прекрасно сознаёт ценность жизни, и хладнокровно оценивает свою жизнь выше чужих. Он понимает, что жизнь даётся ради чего-то, а не в принципе; и он живёт ради этого «чего-то». Но что же это? Это нечто, что необходимо только ему самому: именно оно определяет для него смысл жизни. Удобства, комфорт, наслаждения, — и то, что даёт возможность их себе обеспечить: власть, могущество, деньги. В этом для многих и заключается смысл жизни как таковой и смысл каждого её часа в отдельности. И в конечном счёте такие мотивации упираются в потребность в наслаждении. Наслаждении сытной пищей, наслаждении сексуальном, наслаждении властью над другими людьми, наслаждении богатством, которое может доставить все эти и другие наслаждения. Эгоизм как принцип «Всё для себя» держится на стремлении к наслаждениям, — хотя это и не всегда очевидно. Даже в случае со страхом смерти этот принцип действует: ведь есть наслаждение безопасностью и осознанием того, что ты выжил.
     Наслаждения бывают и весьма скромными. Кому-то, например, достаточно спокойно жить, не подвергаясь опасностям, иметь что поесть и где преклонить голову. И эти немудрёные радости могут быть основанием для самого беспринципного эгоизма. Одним словом, каждый находит наслаждение в чём-то своём: это может быть покой, хобби, работа, плотские утехи или преступные предприятия; вообще что угодно. Суть в том, что эгоист бережёт свою жизнь ради того, чтобы этими удовольствиями пользоваться. Без них, как говорится, жизнь ему не мила. Это подход в большей мере рассудочный, — хотя такой эгоист и стремится к определённым эмоциональным переживаниям, в которых заключается наслаждение. И жизнью такие люди нередко готовы рискнуть именно гонясь за своими наслаждениями либо же за тем, что может их обеспечить, — как деньги или власть.
     Тут имеет смысл вспомнить приведённую в начале разговора цитату, гласящую, что жизнь ценнее денег и вещей. Да; но ведь на самом деле никто и не рискует жизнью ради собственно денег или вещей. То и другое помогает достичь удовольствия, наслаждения; и те, кто живёт ради него, готовы ради него рисковать. В этом для них — самый смысл риска. Но автор рецензии, похоже, смысла здесь не видит. Иначе говоря, эгоистические материальные радости — это не то, за что, по его мнению, можно отдать жизнь.
     Теперь обратимся к тому, что он поставил в один ряд с вещами и деньгами, — к идеям.
     Погоня за деньгами с последующим достижением через них комфорта и удовольствий — это тоже своего рода идея, «карманная идеология». И за неё, как уже говорилось, многие готовы рисковать жизнью. Однако речь не об этом. Я имею в виду идеи иного рода. Не «карманную», рассчитанную на личное пользование идею или идеологию, а нечто более масштабное: такая идея подразумевает уход от эгоизма, так как она ориентирована на некое сообщество людей, на его благо. То есть такие идеи по сути своей альтруистичны.
     Они могут быть самыми разными. Основой такой идеи может быть счастье всех людей, или доминирование одной расы над другой, или национальная независимость, или научный прогресс, или ещё что-нибудь. Идея может быть политической, религиозной, другой, смешанной. Одни идеи (идеологии) могут быть морально оправданы, другие — в большей или меньшей степени аморальны, третьи — сомнительны. Но у всех их есть одна общая черта: они имеют в виду благо не одного отдельно взятого индивидуума, а широких человеческих масс. Это значит, что основа их — альтруизм, пусть даже направленный на какое-то избранное сообщество. А это, в свою очередь, значит, что тот, кто отдаёт свою жизнь за идею, фактически отдаёт её за счастье других людей, — безотносительно к тому, в чём это счастье заключается и насколько оно реально. И здесь уже можно поставить следующий вопрос: стоит ли счастье многих того, чтобы отдать за него свою жизнь?
     Я предлагаю рассматривать проблему именно в таком ключе, поскольку любая широкая идея в конечном счёте сводится к процветанию определённого социума. Каков он — всё человечество, какая-то социальная прослойка, отдельная раса, народ или государство — в данном контексте значения не имеет. И я считаю, что пойти на смерть за идею не только оправданно, но и почётно. Более того: это нормально. Нормально для человека, понимающего, что жизнь нам даётся не ради её самой и не ради набивания брюха и поиска других, более или менее сомнительных удовольствий. Ведь за идею как таковую на самом деле никто не умирает: умирают за людей, за их счастье, принцип которого она выражает. Трудно найти более достойную причину для того, чтобы пойти на смерть.
     Но автор рецензии отвергает и это. Почему? Первое, что приходит на ум в качестве объяснения, это разочарованность во всякого рода идеях и идеологиях, что сейчас свойственно многим (и стало даже модным). Действительно, мало какая идея или идеология из выработанных в последние века себя не скомпрометировала. Но это — проблема конкретных идей, а не обрисованного выше альтруистического принципа жертвования собой. Если дело в этом, то становится очевидно, что автор рецензии эмоционально подменяет общее частным, тем самым совершая ошибку. Это приблизительно то же самое, как возненавидеть, скажем, чай за то, что энное количество людей им ошпарилось. Делать посредством такого необдуманного подхода к проблеме выводы об относительной ценности человеческой жизни — по меньшей мере несерьёзно.
     Но, может быть, дело не в этом? Тогда в чём же? Получается, что и эгоизм, и альтруизм не являются достойными основаниями для того, чтобы рисковать жизнью. В таком случае надо попытаться найти ещё какое-то варианты. Например, тот же страх смерти, который может и не восприниматься как форма эгоизма, — а просто очень хочется жить, и уже не до обоснований своей позиции. Другой вариант — некий принцип, личная идея. Это может быть, например, определённое понимание долга, — как принцип того наёмного убийцы, который всегда выполнял оплаченную работу. Или это может быть некий моральный принцип, — скажем, не воровать, не лгать, не предавать и т.д., даже если речь идёт о спасении жизни. Такие личные идеи бывают самыми разными; некоторые оказываются настолько странными, что их даже сложно понять. Эгоизм и альтруизм сочетаются здесь самым причудливым образом. Считает ли автор рецензии, что вот такой личный принцип заслуживает того, чтобы из-за него идти на смерть? Мне почему-то кажется, что не считает. Возможно, я ошибаюсь. Может быть, он убеждён, что принцип принципу рознь. Может быть. Я же отмечу, что очень и очень многие держатся того мнения, что никакие принципы не стоят того, чтобы из-за них терять жизнь. Иначе говоря, можно солгать, предать, совершить любую подлость или преступление, — только бы жить. Но люди ли это, — те, кто поступает не по-человечески, втаптывает себя в грязь в жадном желании жить (спросить бы: «А для чего? Что вы такое в этом мире?»)? Хотелось бы надеяться, что AlexV не из их числа.
     Есть и ещё вариант; я назвал бы его «умеренным альтруизмом» или же «умеренным эгоизмом». Это когда альтруистические порывы человека распространяются на узкий или относительно узкий круг людей, которые ему дороги: как правило, на родственников, друзей, особо уважаемых коллег (впрочем, последнее уже реже). Рассматриваемый вариант вообще является, на мой взгляд, самым распространённым, так как он удовлетворяет и альтруистов (жить и умирать ради других), и эгоистов (жить и умирать не ради кого-то там, а ради тех, кто близок и дорог лично тебе; точка отсчёта здесь — «я»). К тому же, тут играет роль и инстинктивная сторона: животная приверженность своей семейной группе, своей стае. В том же может заключаться и личный принцип, — к примеру, «Семья — превыше всего», или «Не предавать друзей», или ещё что-нибудь в подобном роде. Такая умеренно альтруистическая/эгоистическая позиция очень удобна вследствие своей многоплановости. В обывательских кругах именно она считается нормой. Эта установка настолько сильна, что живущая по ней масса обычно косо смотрит на тех, кто жертвует этой позицией в пользу чего-то большего, — т.е. на тех, кто посвящает себя служению идее в более широком смысле: политическом, религиозном или ином, на уровне идеологии.
     Нельзя сказать, что такая «умеренность» достойна безоговорочного осуждения: ведь даже такой альтруизм — это уже немало. Вовсе неплохо стоять горой за «своих». Однако же мне представляется, что «свои» в таком узком понимании — это мелковато для человека. Возможно, это было то, что надо, во времена общинно-родового строя, — но не в наше время, когда одной отдельно взятой личности под силу совершить что-то полезное (или наоборот — вредное) в масштабах всего мира. Хотя здесь мне придётся уточнить свою позицию. Я не считаю, что надо пренебрегать семьёй и друзьями. Я не считаю также, что надо совершенно пренебрегать собственной безопасностью: жизнь ценна, и следует по мере возможности заботиться о её сохранности. Моя позиция на самом деле близка к той, что была определяющей в лучшие времена древнеримской республики: «На первом месте — служение государству, потом — интересы семьи, и уже потом — личные интересы». В моей интерпретации данного принципа «государство» заменяется на «идею» в её широком идеологическом смысле (как один вариант из многих это могут быть и государственные интересы). Тут повторю, что идеи могут быть разными, — в том числе и антигуманными (как, например, расизм); но служить даже не лучшей из идей — это лучше, чем не служить никакой. Именно в таком служении — служении чему-то большему, чем ты сам или твой «узкий круг» — и реализуется смысл существования личности как таковой. Человек может слишком много для того, чтобы посвящать себя слишком малому. Ему доступно и для него естественно большее, нежели чем то, что доступно животному. И умереть за это большее — достойно человека.
     По мне, так наилучшая из идей и идеологий — это по мере сил стараться, чтобы людям было лучше в этом мире. И в рамки такой идеи может улечься не одна идеология и не одно занятие. Ведь добиваться этого можно самыми разными путями: проповедуя моральные ценности и критикуя негативные социальные явления, создавая произведения искусства и охраняя правопорядок, занимаясь политикой и трудясь в научной сфере, уча детей и строя дома, леча больных и производя предметы первой необходимости, и ещё многими и многими. Но во всём этом должна присутствовать и идейная подоплёка. Необходимо сознавать, что ты делаешь это не столько для себя, сколько для других. А если сводить всё к своей собственной пользе, то даже полезная деятельность может с огромной вероятностью выродиться в эгоизм. И тогда из полезной она превратится во вредоносную. Так появляются бесчестные политики, сотрудники правоохранительных органов, за деньги или из страха за свою шкуру содействующие организованной преступности, врачи, которые без подношения не шевельнут и пальцем чтобы помочь больному (если не сделают чего похуже, стремясь заработать), учителя, которым глубоко безразлично, что вырастет из их учеников, учёные, ворующие чужие открытия, и сонмища других моральных уродов. Всё это — те, кто живёт только своими интересами.
     Глупо отрицать тот факт, что уже само выражение «служение людям» у многих вызывает циничную ухмылку или — в лучшем случае — порыв объяснить такому «служителю», что всё это — романтический бред, что он не знает жизни, и что высшая ценность для человека — он сам, и что так было и будет всегда. Это у них называется «житейской мудростью». Но ведь на самом деле это — глупость высшей пробы. Надо быть совсем без ума, чтобы не понимать простую истину: живя только для себя или для узкого «ближнего круга», урывая что-то из мира и ничего ему не давая, ты расшатываешь этот мир. Чем больше людей руководствуются вышеприведённой «мудростью», тем опаснее становится жить. В том числе и им самим, — ведь кто-то ради своей выгоды или спокойствия накинет петлю и им на шею, так же как они проделывают это с другими. Войны, катастрофы, преступность, разгул подлости и бесчеловечности в диапазоне от межличностных отношений до большой политики, — всё это в огромном большинстве плоды деятельности легионов таких вот «мудрецов»-эгоистов. Им невдомёк, что если, живя в общем доме, обворовывать других жильцов, то и на тебя найдутся такие же ушлые, и однажды оставят без штанов; а если выламывать из стен кирпичи для собственных нужд, то дом рухнет, и задавит, в числе прочих, тебя самого и твоих детей. Это такие прописные истины, что в каком-то смысле они даже навязли в зубах. Но до полчищ знатоков «житейской мудрости» они почему-то не доходят. Результат — общество, живущее по «закону джунглей», где даже сильнейшие хищники не могут чувствовать себя в безопасности.
     Можно ли жить по-другому? Не только можно, но и естественно. Ведь мы — люди, и для нас нормально жить по-человечески, а не хуже, чем звери. И надо всеми силами стараться исправить ситуацию, — хотя бы немного. Но ведь это — уже идейный подход. Конкретные пути для воплощения такой идеи в жизнь могут иметь массу вариантов; однако же сама идея налицо. И здесь можно задать главный вопрос, вытекающий из самой темы разговора: неужели и такая идея не заслуживает того, чтобы рисковать и жертвовать ради неё жизнью? В широком осмыслении это — идея добра и созидания; а мир не может держаться на принципах зла и разрушения. Он всё ещё существует, несмотря ни на что: значит, эта идея актуальна и действенна, и для многих людей она продолжает быть основой жизни, — что бы там ни говорили «мудрецы»-мироглоты.
     Отдать жизнь во имя любой идеи — уже почётно; сама-то идея может быть и не из лучших, но столь преданный и самоотверженный человек в любом случае достоин глубокого уважения. Отрицать это станет разве только совсем уж закоренелый циник. И тем более имеет смысл отдать жизнь за идею всеобщего блага, — какой бы призрачной она ни казалась. Это естественно для человека. И именно так призрачные идеи со временем превращаются в реальные результаты. Хотелось бы надеяться, что AlexV в своём высказывании о сравнительной ценности вещей, идей и денег с одной стороны и человеческих жизней — с другой, имел в виду идеи иного рода, нежели чем та, о которой говорю я. Тем более что и идея идее — рознь. Одна — карманная, другая — для определённой социальной группы, нации или государства, третья — из разряда универсальных идей-аксиом. Именно к последней категории я отношу идею жизни и смерти ради блага мира и людей. И если жизнь человека ни в малейшей степени не тяготеет к служению столь драгоценной и более чем очевидной цели, то, может быть, он сам не заметил, как умер?