МИТЭВМА ОРФФИННА

ВЕЛИКИЙ БОГ

Я, Орффинн, был сыном язычника, чтившего Тора превыше всех богов. И я тоже чтил его, как учил меня отец. Но в моё время те, кто поклонялся Христу, были сильнее всех; и они желали для него силы, какой не имели древние боги. И мой отец отсёк себе левую руку во славу Тора, и ушёл к Христу. Он велел мне сделать то же; но я ослушался его, и укрылся в горах. Там я был; и я не мог поклоняться тому, кто умер потому, что не знал оружия, и больше не мог поклоняться тому, кто позволил своему воину уйти к такому владыке. И я не знал, где отыскать достойного бога, — и поэтому говорил с небом, со скалами и с огнём в моём очаге. Так я укрывался в своём убежище в горах, и жил, охотясь, и поедал всякую тварь, какую мог добыть. Однажды мне было голодно, ибо холода отняли у меня добычу. Тогда я пришёл в долину, встретил там человека и убил его. И я срезал с его тела много мяса, и забрал с собою, и так добыл пищу. По истечении некоего времени я снова пришёл в долину, и снова сделал то же. Тогда люди пришли в горы с оружием, и искали меня; я же бежал от них, и бежал так далеко, как смог. И я нашёл в горах новое пристанище, и там сделал себе новый очаг. Там прожил я более сорока лет. Всё это время я избегал людей, и говорил только с небом, скалами и огнём. И настал день, когда они стали говорить со мною. Я устрашился этого душой, и после долго не говорил с ними. Но однажды я подумал, что есть бог, велящий им говорить со мною; и я подумал, что он могущественнее всех богов. Тогда я стал взывать к нему. Я кричал, и говорил, что я мёртв, — ибо всякий мёртв, если он один, без богов. И я молил его оживить меня, даровав себя мне. И во мне раздался голос, сказавший: «Нет нужды искать вездесущее». Я обрадовался, и приветствовал его, и просил явить себя. Он же велел мне смотреть вокруг; но, сколько я ни смотрел, я не увидел ничего такого, чего не видел бы прежде. Я сказал ему об этом; он же ответил мне, что всё есть бог. Тогда я сказал ему: «Всякий из богов имеет своё владение; значит, каждый из них владеет частью тебя. Тогда ты — меньший и слабейший из них; или же ты лжёшь мне, и на самом деле тебя нет». Он ответил, что все боги есть одно, и что все они есть он, и что поэтому он — величайший и сильнейший из богов. Я же говорил ему: «Яви себя мне, или я не поверю тебе. Если ты есть всё, то тогда и я — это ты, и поэтому я увижу тебя и узнаю истинность твоих слов. Если же не увижу — предам тебя проклятию». Он ответил: «Так ты погубишь себя, — ибо проклянёшь себя». Я же сказал: «Яви себя мне, ибо и себя прокляну; пусть будет так, — ибо не могу больше быть один». Он сказал: «Ты не готов видеть меня; если я явлю тебе себя сейчас, то бог в тебе на миг станет явствен, но человек в тебе этого не вынесет, и будет изранен. Я стану говорить с тобою, и спустя три года ты увидишь меня сам — и глазами бога, и глазами человека». Но я сказал ему: «Нет, яви себя мне сейчас, или я прокляну тебя и себя». Тогда он сказал: «Пусть будет так, как ты хочешь». И тогда я увидел тьму: кроме неё ничего не было вокруг меня. И я был тьмою; и меня как бы не было, ибо я не мог ощутить себя. Но во тьме стало нарождаться сияние; и оно народилось и во мне, и везде, — так, словно тьма раскалилась от великого огня. Сияние это было таким, что оно было мною, но я был вне его. Я был им — и не ощущал его пределов; но я был вне его, и потому страдал. Из сияния вышли лики богов: каждый из них был сиянием. И они прошли сквозь меня; и я понял, что так происходит всегда, и не ощутил дурного или чуждого. Тогда я страдал вновь, ибо радость и наслаждение были столь велики, что я не мог утвердиться в каких-либо пределах, и оттого испытывал мучительную боль. И я увидел в сиянии земли и миры, и людей, и иных тварей, и просторы, и тверди, и то, о чём не знаю слов. Всё это входило в меня и было во мне; тогда я снова страдал, ибо во мне меньшее приняло в себя большее и не погибло, — а я не мог выразить это через себя. Потом я в один миг совершил все прошедшие и будущие деяния всего существующего. В тот миг я был растерзан грядущим на бесчисленное множество сущностей: и каждая из них была мною, а я ощущал себя в них нераздельным целым; это было бесконечно мучительно. Я ощущал, что существующее в одно время таково, каково оно есть, и не таково: и от этого я был сжат и разрываем одновременно. И во мне были слиты знание и незнание, а понимание и непонимание были одним. Это было таково, что нет слов, которыми можно было бы сказать об этом. И я ощутил себя величайшим и наименьшим: обе эти сущности во мне каждый миг убивали друг друга, и, умирая, не могли умереть. Тогда я был заключён в свои пределы и в то же время был больше их: это была великая мука и великое блаженство. Я умирал и рождался, — и это было одно вершение, моё и не моё. Во мне один за другим возгорались огни, череде коих не было конца; и каждый из них опалял меня всё сильнее, и в то же время как бы ласкал. Я был ими, — и от того, что возгораюсь всё ярче, испытывал такое счастье, что не могу его описать. И я знал, что пределом бесконечности может быть только бесконечность. И я погружался в неё; и когда я смешался с нею и растворился в ней, тогда я как бы захлебнулся собою. Тогда я ощутил, что лежу, а вокруг меня — темнота и тишина. И я знал, что утратил зрение, слух и голос. Но я знал теперь, каков бог всего; и я знал, что он есть всё. Я хотел возвестить это людям; и я не боялся того, что слеп, глух и нем. И я встал, хотя был обессилен, и стал наощупь искать выход. Так я бродил небольшое время, а после оступился от слабости и упал в очаг. И на мне обгорела часть одежды, и обгорели руки, и грудь, и лицо, и сгорели волосы и борода. Тогда я стал ползать, и так нашёл выход, и выполз из своего прибежища на снег. И пополз по снегу и по камням, ища склон; найдя же его, пополз вниз, желая добраться до людей. Когда же выполз на крутизну, тогда покатился вниз. Скатившись же, лежал и долго не мог пошевелиться. После пополз опять; но мороз, и ветер, и снег остудили моё тело, и я остался лежать, не имея сил пошевелиться. И тогда пришёл некий зверь, и лёг подле меня, и прижался ко мне, согревая теплом своего тела. Так он лежал, и не ушёл; и прошло некое время, и нас засыпал снег. И мы умерли так, и были погребены под толщей снега.