ОБ ОБРЕЧЁННОСТИ
Атархат — своим последователям
Приветствую и желаю блага.
1. Следовать Истине и Благу весьма непросто; это великий труд не только плоти, но прежде — ума и души. И если ум будет ленив, а душа боязлива, то путь этот, вопреки своей сущности, никуда не приведёт. Поэтому вступая на сей путь надо понимать, что будет тяжело и больно. Однако же так будет не напрасно. И это уже само по себе великое счастье, — трудиться и страдать не зря; хотя есть много таких, которые этого не понимают и не желают понимать. Им мнится, что можно прожить без тружданий и боли. Однако же это не удавалось ещё никому, и никогда никому не удастся. Это поймёт всякий, кто способен явственно увидеть свою жизнь и себя. И я скажу: все мы обречены на труждания и боль, и это надо принять как неизбежность. Кто сумеет принять это, тот не увидит большого смысла в том, чтобы стараться облегчить себе жизнь через трусость, ложь, подлость, насилие и иные грязные и исполненные зла поступки. А кто сумеет глубоко и подлинно осознать это, тот поймёт, что неизбежные страдания можно сделать ещё и ненапрасными, если избрать себе в жизни достойную цель и к ней стремиться. Под достойной целью я разумею всеобщее благо. Хотя забота о благополучии, к примеру, своей семьи или своей страны тоже есть дело благое, это всё же недостаточно для человека. Он рождается для того, чтобы объять своей душою весь мир, и даже ещё больше; и ему даётся довольно душевных сил для этого. Потому и жизнь свою надо строить соответственно, и быть готовым преодолевать трудности должного пути. Поистине, осознание обречённости на труды и страдания весьма важно и необходимо. Оно может подарить осознавшему спокойствие и способность узреть то, чего он прежде не видел. Это подобно тому, как если бы у некоего человека болел зуб, и человек этот всё своё время и все свои силы употреблял на то, чтобы избавиться от этой боли. И вот он узнал, что никогда от неё не избавится, либо же, избавившись, тотчас же обретёт другую боль. Знание это дало ему спокойствие, — ибо он понял, что незачем больше изводить себя стремлением избавиться от боли, и незачем тратить на это силы и время. Он жил с болью, и будет продолжать жить с ней; стремления же и усилия свои он может теперь направить на нечто более полезное и необходимое. И если в новых стремлениях прежняя боль сменится на новую, то это будет хотя бы не зря. Так вот, я говорю вам: от страданий в своей жизни вы не избавитесь всё равно; поэтому правильно будет употребить свои душевные и телесные силы на труды во имя борьбы со страданиями и болью много большими и худшими, — каковые есть страдания и боль всего мира. И это есть единственно верный путь к тому, чтобы облегчить и собственные страдания, — если не в нынешней жизни, так в жизнях будущих.
2. О том, что вы живёте не одну жизнь, не забывайте никогда. Забыв об этом, вы утратите огромную часть себя; это то же самое, как видеть только свой сегодняшний день, не зная, что были прожитые годы и что ещё предстоят годы грядущие. Вот подлинные слепота и глухота. Да и Учение не нужно тому, кто теряет в себе столь важную его часть. Осознание же того, что нынешняя жизнь — лишь одна из многих, меняет видение и себя, и мира вокруг. И обречённость на страдания тяготит меньше, — ибо хотя ты и понимаешь, что в следующей жизни страдания продолжатся, но понимаешь также и то, что обречённость твоя не есть обречённость на полную и окончательную гибель, и что страдания не смогут погубить тебя, и ты сможешь сражаться, не опасаясь поражения, и в конце-концов увидишь успех своего дела. Боль есть боль; но боль можно вынести. Если она не является предвестницей гибели, то она не так и беспокоит. А тот, кто живёт не одну жизнь, погибнуть не может. Для него гибель в одной жизни есть лишь временный уход, за коим последует возвращение. Для того, кто трудится, это есть залог успеха в труде; для воина это — залог победы. Вот что ещё поймите: вы обречены на жизнь. Ничто не способно уничтожить вас, и бояться вам нечего. Умирая от тяжести лет или погибая в борьбе, вы будете возрождаться вновь и вновь. Это — истинное бессмертие. И все люди таковы. Но есть много тех, кто не знает об этом; для них и боль больнее, и смерть страшнее, и трудности в борьбе порождают в них семя отчаяния. У вас же есть драгоценное знание, есть осознание своего бессмертия; питайте же себя им, черпайте из него силы. Вы простираетесь в прошлое и в будущее, подобно нити, на которой держится жизнь мира; и нить эта не оборвётся никогда. Кто подлинно осознает это, тот обретёт особую силу, ибо станет большим, чем был до этих пор. Такой сможет сделать для людей и мира много больше, а страдания будут для него менее мучительны. Узрите в себе негасимую Жизнь, дайте её мощи напитать ваши души, — и вы увидите себя иными.
3. Для того, кто в Учении, важен путь. Ради обретения этого пути — верного пути — каждый из вас и пришёл в Учение. Но что такое этот путь? Он несёт в себе труждания и боль, как и было сказано. Так вершится потому, что верный путь — это путь благого изменения себя и мира. А изменить что-либо без труда невозможно. Страдание же есть спутник борьбы, коей неизбежно обернётся труд, меняющий человека и мир. И необходимо помнить и сознавать, что путь есть таковой только тогда, когда он соблюдается в прямоте. Нельзя идти по пути, идя одновременно в две разные стороны; и нельзя сказать, что ты идёшь по чистой дороге, если одна твоя нога ступает по грязной обочине. Следование пути должно быть неуклонным. И если в первое время после того, как ты вступил на путь, это может получаться не весьма хорошо, то далее необходимо учиться соблюдать путь в точности. Многие из тех, кто плохо следует избранному пути, оправдывают себя, говоря: «Я не могу делать лучше, ибо не имею на то сил». Подобные оправдания — вот что поистине опасно. За ними всего чаще скрывается леность и нежелание утруждать себя духовными и волевыми борениями. На деле же сил на преодоление должного пути у человека довольно; Природа создала его для преодоления сего пути, и вложила в него потребные для сего дела силы. Кто подлинно хочет и стремится достойно пройти путь, тот отыщет в себе силы для этого; пусть и не сразу сумеет он открыть их в себе, но со временем — непременно. Однако если время это длится годами, а идущий всё не движется, то тут не в нехватке сил дело, а в нехватке желания. Бывает, — и часто при сём случае, — что такой идущий обманывает и себя, страшась признаться самому себе, что слабость его есть слабость мнимая. Опасайтесь же впасть в сказанный обман. Будьте строги к себе и будьте с собою откровенны. И помните, что сил на достойное преодоление пути у вас хватит: нужно только не прятать их от себя. Каждый способен выстоять в битве, вытерпеть боль и утвердить благо мира собою. Помните об этом; помните всегда.
4. Вот что нужно понимать непременно: подлинное следование пути невозможно без обречённости. И обречённость эта есть ни что иное, как отсутствие выбора. Кто живёт без явственного пути, тот может быть нетвёрд в убеждениях своих и мнениях, и может изменять их или даже поступать вопреки им, если к тому понуждает его страх, леность или выгода. Такой может быть ненадёжен, подобен мягкой глине, сминающейся даже под лёгким нажимом, или воде, принимающей форму любого сосуда, в какой бы её ни налили. Тот же, кто следует избранному пути, должен быть подобен прочнейшему камню, который таков, каков он есть, о который затупится и стальное рубило, и который можно уничтожить, разбив, но нельзя придать ему чуждую форму. Если не быть таким, для чего тогда избирать путь? И вы, последователи истинного учения, должны быть подобны таким камням. Никому не к лицу быть безвольным; вам же — тем паче. Есть учения, куда люди приходят только ради собственного просвещения, или же ради иного, целью чего не является благо всего мира. Наше же учение таково, что цели меньшей, чем благо всего мира и Мироздания, в нём ставить себе нельзя. Это потому, что наше учение — учение истинное; а истинное предназначение человека состоит в труде и борьбе во имя блага мира и Мироздания. Поэтому каждый из вас должен быть одной из опор мира; и для этого воля ваша должна быть прочнее алмаза. Для того, чтобы сказать себе: «Я — обречённый», тоже нужна твёрдость воли. А однажды сказать это себе необходимо; и каждому, кто в самом деле намерен следовать избранному пути, придётся сделать это. Ведь иначе умирает смысл выбора. О, сколько среди людей тех, кто вот так убил свой выбор! Их великие множества, — якобы идущих по пути, а на деле переминающихся с ноги на ногу на месте или без толку бегающих из стороны в сторону. Ныне не столь многие из людей умеют должным образом идти по пути; гораздо больше тех, кто лишь тешит себя такою мыслью. Вот то, что можно назвать великим бедствием нынешнего мира.
5. Бывает так, что нечто благое становится подлинным бичом рода человеческого. И вот таким бичом сейчас сделалось стремление людей к свободе. Поистине, ныне оно превосходит всякие мыслимые пределы. Многие думают, что только свобода есть подлинное благо, а всё, что ставит ей хоть малейшую препону, есть зло. И в стремлении к свободе они забывают о совести и человечности, вершат деяния безобразные и даже преступные, и думают, что тот, кто корит их за это, — противник свободы. Такое представление о свободе обернулось дурманом, отшибающим ум даже у весьма неглупых людей. И многие из тех, кто избирает себе путь, убеждены, что это не должно полагать препон их свободе; такие держатся пути лишь на словах, и сами решают для себя, в чём удобно придерживаться пути, а в чём нет. Вот торжество самовлюблённости, высокомерия и необузданности. На деле же важнейшее проявление свободы человека заключается в том, что он волен избрать себе путь. Однако всякий путь есть совокупность конкретных взглядов, принципов и правил, из коих следует определённость не только поступков, но и мыслей, — ибо мыслим мы понятиями тех взглядов, которые исповедуем. Потому и свобода выбора пути есть ни что иное, как свобода избрать пределы для своей свободы. Ты избираешь путь — и он ведёт тебя не в любую сторону, куда бы тебе вздумалось когда угодно, а в определённую; и цель пути тоже определена и известна; и для того, чтобы достигнуть её, нужно думать и поступать определённым образом. Так и должно быть. Это и есть подлинная свобода, — а не та разнузданная вседозволенность, которую принимают за свободу глупцы и эгоисты. Избирая путь, ты лишаешь себя возможности поступить так, чтобы поступок твой противоречил избранному пути; ты полагаешь себе известные пределы, кои преступать не должен. Множество возможных путей — это словно бы множество форм, по которым человек волен ваять свою душу. И это поистине великий труд и великая ответственность — избрать для своей души должную форму. Первое великое благо — избрать; второе — достойно следовать. Это естественно для человека: однажды избрать путь, и тем положить пределы своей свободе. Это необходимо человеческой душе как ступень в её возмужании, — и потому является благом.
6. Итак, избирая путь, ты полагаешь пределы своей свободе. Но следует понимать, в чём суть этих пределов. Ведь никакой путь не избирается просто так; всякий путь избирается ради блага. И пусть путь неверен, и ведёт к благу мнимому, — само стремление к благу остаётся подлинным всё равно. Сие означает, что пределы, кои полагает свободе путь, должны тем или иным образом препятствовать вершению зла и способствовать вершению блага. Принцип этот проистекает из того, что свобода — это также и свобода вершить зло. А оно разрушает мир. И духовное возмужание приводит человека к осознанию необходимости воспретить себе свободу вершения зла и к осознанию необходимости обрести понимание того, что есть благо и как его вершить. Ради двух сказанных необходимостей и избирается путь. Неправ будет тот, кто скажет, что нельзя полагать себе границ даже в вершении зла, и что надо всегда иметь возможность выбора, чтобы душа могла мужать и набираться сил всякий раз, когда совершается выбор. Неправ он будет потому, что выбор пути ведь и есть плод возмужания души, и отказ от вершения зла в пользу вершения добра — чему и учит всякий из стремящихся к благу путей — как раз и есть свершение наилучшего выбора, его венец. Тот же, кто всю жизнь не желает сделать такого выбора, на самом деле стремится не к совершенствованию и возмужанию своей души, но к распущенности и вседозволенности, — причём так, чтобы это можно было во всякий момент оправдать духовными поисками и необходимостью свободы выбора. Это — духовный разврат, а не поиск дороги к благу. Каждый способен, достигнув известной степени телесной, умственной и душевной зрелости, составить себе представление о добре и зле и избрать путь, который покажется ему достойным. Неспособны на это разве только совершенные недоумки да душевнобольные. Бегут же от сказанного выбора и всячески от него уклоняются по большей части те, кто боится утратить свободу вершения зла. Такие всю жизнь делают вид, будто ищут путь к совершенствованию и благу, — на деле же боятся найти его, и даже самим себе лгут, что не могут увидеть его.
7. Вы свой путь обрели; и вам надлежит осознать свою обреченность. При этом всякому и каждому из вас может быть тяжело и больно в движении по пути. Сие никак не удивительно: кто видел великое благое дело, которое далось бы легко? А величайшему делу — величайшие препоны и величайшие тяготы. И поскольку путь этот есть тот путь, который соответствует душевному стремлению избравшего его, то и движение по нему вызывает радость, — хотя бы путь и был необыкновенно труден. Радость эта — в том, что все страдания претерпеваются не зря, и плод их будет живителен. Она живёт в душе всегда: и в минуту страданий, и в минуту гибели. Если человек был искренен в выборе пути и в своём намерении следовать ему, тогда иначе быть не может. Он будет испытывать худшие муки, — а в душе его будет жить радость. Так же точно и в отношении свободы: если ты отказался от части её во имя блага, то сожалений о ней быть не может. Напротив: в душе живёт великое удовлетворение от того, что сделано это ради достойных целей. Я знаю, о чём говорю, ибо всё это испытываю сам. То же естественно и для вас. И если так, то обречённость, о которой я говорю, никак не может пугать или вызывать неприятие: ведь всё это — ради блага. Здесь скажу вот что. Каждый из вас должен научиться ставить всеобщее благо превыше себя. По нему выверяйте не только стремления свои и поступки, но и желания, и мысли. Человек живёт ради мира и Мироздания: вот принцип, который следует сделать непреложным законом для своего тела, ума и души. Тогда ничто не покажется достаточной причиною для отступления, для проявления трусости или эгоизма. Тогда будут и силы, и радость. И о том, что мы живём не одну жизнь, следует помнить тоже. Тогда мера для опасности будет иною, и мера для своих возможностей — тоже. Ведь тот, кто живёт много жизней, может не в пример больше того, кто жил бы только одну жизнь, а боится не в пример меньше. Обречённость же при сём принимает совершенно иное качество: она не давит, но служит подспорьем, ибо становится подобна посоху, помогающему преодолеть дорогу многих жизней.
8. Я неустанно говорю и повторяю, что все мы — воины. Мы должны сражаться с дурным в нас самих и в мире, — и иначе нельзя и невозможно. Потому и обречённость наша есть обречённость воинов, которые знают, что пути назад у них нет. Мало того: на нашем пути нет и развилок. Обречённый обречён на известный заранее выбор. Учение говорит, как надлежит поступать в той или иной ситуации; и это тот выбор, который человек делает, вступая в Учение. Недаром прежде, чем вступить в Учение, надлежит ознакомиться с ним тщательнейшим образом. Так вступающий узнаёт о выборе, который станет для него предопределённым в той или иной ситуации. И если он вступает в Учение, то также и потому, что находит этот выбор правильным и заранее с ним согласен. Так, к примеру, каждый выбирает, солгать ли ему или нет, если приспела такая надобность. Учение же осуждает ложь; и тот, кто считает Учение истинным, тем самым соглашается, что ложь недопустима. Таким образом он предопределяет для себя на будущее свой выбор в обстоятельствах, когда ложь была бы выгодна или даже спасительна. Он принимает решение на будущее: не лгать никогда, хотя бы это и было жизненно необходимо. Так он становится обречённым на правдивость, — а значит, и на все те трудности, кои предстоят правдивому человеку (а они велики!). И если однажды от необходимости солгать будет зависеть его жизнь, то он пойдёт и на смерть, ибо у него не возникнет даже предположения о самой возможности лжи; ни малейшего колебания не возникнет в его душе. Вот что такое та обречённость, о которой я говорю. То же самое справедливо не только для отказа от лжи, но и для иных принципов. Конечно, Учение не предопределяет для своих последователей каждый их поступок; оно устанавливает только основные принципы как правила жизни, из каковых правил проистекает и многое другое. Эти принципы, вкупе со знаниями об устройстве Мироздания и предназначении человека и вкупе со знанием цели, есть то, что составляет собственно путь; и они есть то, без чего путь невозможен. Каждый из идущих по пути должен следовать им. И если бывает трудно научиться этому сразу, то ведь стать безупречным в один день и в самом деле невозможно. Однако надлежит стараться, учиться, воспитывать себя в должном ключе, — с тем, чтобы хоть и не сразу, но сделаться способным держаться сказанных принципов. Это под силу каждому, без исключения, — кроме только невменяемых. И так же точно каждый может осознать себя обречённым и сделать эту обречённость одним из важнейших принципов своей жизни.
9. Я сказал, что на пути обречённого нет развилок. Это так. Для него многие поступки предопределены заранее, и в таких случаях ему не надо делать выбор, — ибо его выбор сделан раньше и навсегда. В сложной ситуации обречённый всегда знает, как ему поступить. Это во многом облегчает путь, так как не приходится тратить время и душевные силы на осмысление ситуации и на выбор. К тому же, обреченный совершенно уверен в правильности своего поступка, — и это важно, ибо уверенность эта весьма значима и необходима для душевного спокойствия. Однако же у обречённости и следующих из неё поступков имеется и другая сторона. Совершая свои поступки, обречённый не может дать послабления не только себе, но и другим. Это означает, что он не сможет никому ни в чём уступить, если дело касается вещей принципиальных. Не сможет, даже если бы и очень хотелось; не сможет, даже если от этого будет хуже ему и другим. И такая твёрдость чревата великою душевною болью, — ибо тогда кажется, что из-за тебя страдают другие. Но на самом деле в своих страданиях виноваты они сами. Если желание их заключается в том, чтобы ты преступил один из благих принципов, то, значит, они хотят того, что несовместно с благом. А это означает, что причина их страданий — в их неправильных желаниях, а не в твоих правильных поступках. Самое большее, что тут можно сделать для них, это попытаться объяснить им ошибочность их желаний, — если, конечно, можешь надеяться, что слова твои будут услышаны. Хотя обычно на это надежды мало. Когда ты не поступаешь так, как хочется кому-то, он чаще бывает склонен винить тебя в жестокости, нежели чем заподозрить себя в неправоте. И тогда больно и от этой несправедливости, и от того, что больно ему, — хотя он и неправ. Эту двойную боль нужно предвидеть, и нужно быть готовым её переносить. Следует понимать, что твёрдость эта нужна для всеобщего блага; неуклонное следование людей правильным принципам есть то, что необходимо нашему миру и Мирозданию; то, что необходимо тем же людям, которые в неведении своём яро требуют обратного. Нельзя поступаться столь важными вещами только ради того, чтобы кто-то мог получить удовольствие или выгоду от твоего недостойного поступка. Нужно быть неколебимым и жёстким; и иногда это даже может походить на жестокость. Но жестокость эта мнимая. Так можно обвинить в жестокости всякого, кто не позволяет другим чинить безобразия или сам не поступает дурно по их желанию. Всегда отыщется кто-то, кому плохо и больно от того, что другой неуклонно следует благу и вершит благо. Иначе и не может быть в мире, большая часть насельников коего живёт несогласно Истине и Благу. Уступками эту боль меньше не сделаешь, — только развратишь других ещё больше и собьёшь с пути себя. Спасение от неё — в просвещении людей, всего человечества.
10. Мы идём по своему пути ради великого дела; ради него мы становимся обречёнными и принимаем всё то, чем оборачивается для нас обречённость. И вы приготовьтесь к великим тяготам. Обречённый, поступающий только так, как поступать надлежит, неугоден весьма многим. Нигде в этом мире, ни в одной державе нет законов, выверенных по Истине. Сие означает, что человек, обречённый Истине, везде и всюду непременно будет идти вразрез каким-либо законам, обычаям, установлениям и порядкам. И он будет вызывать на себя недовольство и гнев властей и простых людей. Власти могут преследовать его, и могут карать, как им покажется уместным, за то, что обречённый не желает преступить закона, который установил в себе. И хотя он не делает ничего дурного, но законы различных держав бывают таковы, что благо в них может представляться злом. Он же стоит на своём; и продолжает стоять на своём, хотя бы его и гнали, и бросали в узилище, и мучили, и казнили. Он не может иначе; это и есть обречённость. Человек избирает путь, — и знает, что если путь приведёт к пропасти, то он обречён на гибель, ибо не остановится, не повернёт назад и не станет искать кружного пути. Вот так становятся обречёнными. Так живу я; так надлежит жить и вам. Обречённый таков, что мощь целой державы не сможет сломить его; его можно только мучить и убить, — но на то он и обречённый. Далее скажу, что гонения от властей — каковые гонения могут быть, а могут и не быть — есть ещё не самое худшее. Гонения от простых людей куда тяжелее. В мире много различных обычаев; и там, где принят тот или другой обычай, люди хотят и требуют, чтобы его держались все. А у нас — свой обычай, и мы обречены держаться его. Поэтому нас могут подвергать осуждению, могут всячески шельмовать, презирать, и могут даже считать злодеями, — за то, что мы поступаем не так, как им представляется правильным. Тяжко нести на себе бремя всеобщего осуждения; ещё тяжелее, когда требуют и принуждают поступать вопреки своему пути. Однако обречённый есть обречённый, и заставить его соступить с пути хотя бы одною ногою невозможно. Он подобен скале, о которую разбиваются океанские волны. И если волны эти — сиречь люди, желающие принудить обречённого поступать так, как угодно им — разобьются об эту скалу и испытают боль, то виноваты в этом они будут сами. Обречённый же будет стоять на своём и до смерти, — но останется несокрушимым.
11. Того, кто сделался обречённым, могут не принять не только посторонние, но даже и близкие люди. Друзья его и родичи могут возмутиться тем, что он поступает вопреки их желаниям и нуждам, — ведь принято считать, что человеку прежде прочего надлежит радеть о благополучии своих близких, и оные всего чаще ожидают этого и не желают понимать иного. Обречённый же живёт не по законам семьи, рода или круга друзей, каковые законы нередко зиждятся на заблуждениях, но по Истине. Он заботится прежде о благе мира, и только потом — о благе своих родичей и друзей; о себе же заботится в последнюю очередь. Он сознаёт, что несправедливо трудиться лишь для некоторых, хотя бы и самых близких, когда можешь трудиться на благо всего мира и всех людей. Заботиться лишь о благополучии своей стаи подобает зверю; человек же наделён глубоким умом и широкою душой, которые даны ему для большего. Однако близкие люди часто не хотят понимать этого; поистине, мало кто думает о благе всех людей и всего мира, тем паче — о благе Вселенной. Поэтому родичи и друзья бывают к обречённому более жестоки, чем люди посторонние, — ибо уверены, что он обязан жить только ради них, и потому обижаются, и возмущаются, и злятся, и нередко стараются принудить его поступать так, как угодно им; и если он не повинуется им, то они могут и отречься от него, назвав его предателем и чужаком. Это горько и больно, и подлинно мучительно. Но таков путь обречённого. Да и ведь никому ещё не удавалось принести ощутимое благо миру, радея только о себе и своих близких. Если кто приносил значимое благо всему человечеству, то обычно тот, кто простирал свою душу и свой ум на всё человечество, в обход своего ближнего круга; кто понимал, что стараясь для всех людей он тем самым старается и для своих ближних тоже; кто предпочитал благо будущее и большее благу сиюминутному и мизерному. Для того, чтобы понимать всё это, не обязательно даже быть обречённым, — довольно иметь мало-мальский ум и неспящую совесть. Если бы все или хотя бы большинство людей были таковы, мир был бы иным.
12. И бывает так, что даже любимый человек не понимает обречённого. Это одна из величайших бед; и это горестнее и больнее, чем преследования от властей, осуждение сторонних людей, друзей и родичей. Это больнее, чем гореть в огне. Но и здесь обречённому не остаётся ничего, кроме как быть обречённым. Нельзя поступаться благом целого мира ради собственного счастья; если же совершишь это, то счастье твоё будет куплено ценой эгоизма и подлости, и оно не будет настоящим, — ведь из гнилого семени не вырастет плодоносящее дерево. Так ты обокрадёшь и себя, и мир, — и что же доброго может выйти из этого? Да и вот что ещё следует сознавать: когда любят, то любят человека таким, каков он есть; если же и пытаются исправить его недостатки и пороки, то не в угоду своим эгоистичным желаниям, но во имя блага. К убеждениям же и к пути его тот, кто подлинно любит, относится с уважением, ибо понимает, что всё это есть значимая часть человеческой души. Любящий не станет терзать душу своего любимого, вырывая из неё куски и заставляя её кровоточить, а самого его заставляя утрачивать себя. Если же он поступает так, то впору задуматься: а в самом ли деле он любит? Также и сам обречённый не должен силой отнимать у своего любимого его убеждения, не должен через принуждение увлекать его на свой путь. И люди разных путей бывают счастливы вместе, или же один может со временем естественным образом перейти на путь другого. Если же не сложилось, и они почему-либо не могут быть вместе, то тогда ничего иного не остаётся, как любить друг друга, будучи порознь. Но для подлинной любви это не приговор, ибо остаётся надежда, что любящие смогут соединиться после жизни или в жизнях иных. А боль — она есть всегда, и её надо преодолевать. Боль одиночества невыразимо мучительна, и иногда она даже убивает; но всё же нужно сколь возможно собраться с силами и продолжать вершить своё дело, — ибо путь есть путь и долг есть долг.
13. Обречённому даже бывает непросто добывать средства на пропитание. Многие из тех, кто может дать работу, в стремлении к большей выгоде требуют от своих работников лгать и совершать различные мошенничества. Обречённый же обречён на честность, — и потому он может быть не по душе нанимателю, или своему начальнику, или другим работникам. Того, кто остаётся честным среди мошенников, тем самым мешая мошенничать и им, не любят, и часто даже люто ненавидят. А в нынешнем мире мало кто зарабатывает без лжи и мошенничества. Поэтому честному непросто найти хорошую работу. Да и во многом другом ему трудно. Родичи и друзья могут невзлюбить его за то, что он не желает лгать ради их пользы и своею ложью покрывать их бесчестные деяния. Поистине, честному трудно ужиться и в собственной семье! Далее скажу, что он не может льстить; если же он говорит кому-то правду о нём, то правда эта нелицеприятна, и тот может обидеться, и может назвать правдивого своим врагом. В мире, где весьма многие вершат бесчестные и злые дела, где благом пренебрегают а над совестью насмехаются, правда подобна раскалённому железу, обжигающему того, кто её слушает. При сём она немилосердна и к тому, из чьих уст она рождается. Его могут сторониться, его могут ненавидеть, его могут преследовать и даже убить. Но он — обречённый, и он не может солгать даже ради того, чтобы спасти свою жизнь. Вот что я скажу: обречённость на честность есть одна из тяжелейших и опаснейших сторон обречённости. В ней — боль для себя и других, множество трудностей и опасностей. Однако следует понимать, что обречённость потому и обречённость, что неуклонное следование пути чревато трудностями, препонами, страданиями и опасностями. Обречённый есть таковой потому, что он заранее согласен встретиться со всем этим и заранее готов преодолевать всё это. Он таков, потому что понимает всю важность утверждения блага в человеке и в мире. Цель обречённого — жизнью своею и смертью радеть о благе мира людей и о благе того, в чём этот мир не более чем едва заметная пылинка. Но и от пылинки зависит судьба Бытия. Поэтому каждый обречённый на самом деле есть один из тех столпов, на коих зиждится Мироздание.
14. Знания без практики бесполезны. Практика же в Учении ведёт к обречённости. Поэтому обречённость есть естественное состояние того, кто живёт по Истине. Ведь если не придерживаться Истины, то для чего тогда и узнавать её? Настоящая приверженность Истине через ум и душу претворяется в действие, неуклонность коего и делает её приверженца обречённым. Суть этого — в преданности обречённого подлинному благу; подлинному, — а не тому, что считается благом среди тех, кто всего выше ценит покой, удобства, удовольствия, власть и разного рода выгоду. Обречённый становится таковым не ради мелочных и сиюминутных собственных польз или польз своего ближнего круга, но ради блага всего человечества, мира и Мироздания. И к чему бы ни привела обречённость, — даже если она обернётся страданиями и смертью, — обречённый всё равно бессмертен: он возродится вновь, и продолжит своё дело, — и потому ничто для него не бывает непреодолимо, и всё ему по силам. Нужно лишь понять и осознать это, нужно увидеть и ощутить себя таким, — и тогда обреченность увидится иначе: она претворится в знание, что ты победишь. Каждый обречённый кроме всего прочего обречён и на победу. В этом — та глубинная сущность обречённости, которая видна не сразу. Но есть в ней и ещё более высокая и обширная ступень. Суть её вот в чём: если люди и иные осознающие познают Истину и обрекают себя благу, тем зиждя основы самой Жизни и Бытия, то тогда и Мироздание обречено на успех в своей эволюции, и Творец обречён на перерождение более совершенным существом. Вот за эту великую благую обречённость мы и платим своей малой обречённостью на трудности, страдания и опасности. Она в сравнении с тем, о чём я говорю, и впрямь невелика, — ведь она не превышает пределов одной жизни одного человека. Для многих же жизней, как было уже сказано, она оборачивается обречённостью на победу. Всё это следует понимать и помнить всегда, — каждый час, каждую минуту. Без осознания глубинной сути обречённости и подлинного её смысла, каковой являет собою благую обречённость Творца на успех в совершенствовании, невозможно открыть в себе полноценного источника сил, потребных для преодоления столь трудного пути. Если же сказанное осознание достигнуто, то это придаст сил и подарит радость. Это радость о себе, обретшем путь подлинного блага, способном преодолеть все тяготы и обречённом на победу; радость о людях, которые со временем все обретут сказанный путь; радость о Творце, для коего всё это — залог жизни и совершенствования. Эта радость, слиявшая в себе многие радости, перевесит любую боль, любые страдания. Взращивайте же в себе сказанное осознание, и помните: человек тем счастливее, чем более он радеет о счастье всеобщем, а не только лишь о своём собственном. Частица Мироздания счастливее всего тогда, когда предопределено счастье всего Мироздания. А предопределённость эта в руках каждого из вас, и зиждится она на обречённости, о коей я говорил здесь.
Доброго пути.