МИТЭВМА МЕЗХОНА

БЕСЕДА

Учитель сказал: «Бытие воздвиглось ради Бытия». Ученик вопросил: «Что есть сущность Бытия, и в чём смысл его?». Учитель сказал: «Сущность его — жизнь самой Жизни. Никто и никогда не познал подлинной смерти, которая есть небытие. Всё живёт и не умирает, — ибо Бытие зиждит себя, тем зиждя жизнь Жизни. Если бы не было Бытия, то не было бы ничего; даже небытие пожрало бы само себя. Тогда подлинная смерть убила бы саму себя, — и наступила бы непреходящая пустота и столь глубокий мрак, что сего ни высказать нельзя, ни даже вообразить. Это то, когда небытие столь абсолютно, что нет даже его самого. Бытие существует ради того, чтобы не было так». Ученик вопросил: «Потому ли Бытие таково, что оно не может быть иным и не может быть наполнено иным нежели чем то, чем оно наполнено?». Учитель сказал: «Небытие — одно, а Бытие — другое, и меж ними нет ничего, и помимо них тоже нет ничего. Бытие же таково, каково Бытие; будь оно иным, оно было бы небытием. Наполнено оно собою, и облик и свойства имеет такие, какие может и должно иметь». Ученик вопросил: «Отчего же у него столь много свойств и обликов; для чего в одном пребывает столь многое?». Учитель сказал: «Бытие едино, и оно есть одно свойство и один облик. То же, о чём ты сказал, есть облики одного облика и свойства одного свойства». Ученик вопросил: «Для чего же быть столь великому многообразию?». Учитель сказал: «То многообразие, которое ведомо тебе, — ничтожно; на деле же оно безмерно больше. В одной твоей слезе больше многоразличного, чем мог бы ты увидеть за всю жизнь, даже если бы мог летать, как птица. Так во всём, что есть. Но всё это — пылинка в сравнении с тем, что есть над небом. А то, что есть в сём Мироздании, — пылинка в сравнении с тем, что есть за его пределами. Всё столь многообразно потому, что Жизнь вершит себя, стремясь к полноте. Ликов у неё неисчислимое множество; и на всякую необходимость есть у неё должный лик. Где не нашлось бы должного лика, там было бы небытие. Жизнь оттого столь многообразна, что она заполняет собою Бытие и вершит деяние. Недеяние есть то же, что небытие. Деяния же не бывает без смысла; и в Бытии смысл деяния в том, чтобы Бытию не погрязнуть в недеянии и не обратиться в небытие. И Бытию не должно оставаться прежним, — ибо вечно прежним остаётся лишь то, чему неведомо деяние. Гибнет и то, что становится хуже, и то, что не меняется; посему Бытию надлежит стать лучше. И Жизнь многообразна оттого, что из сего многообразия проистекает многообразие ещё большее, и далее — так же; и из этих многообразий слагаются сочетания лучшие прежних. Так Бытие совершенствуется, идя к лучшему и лучшему. Поэтому оно есть, небытия же нет». Ученик вопросил: «Если суть и смысл Бытия — в Бытии, то в чём тогда суть и смысл песчинки?». Учитель сказал: «Суть и смысл её — в том же. Если дождь орошает поле, то и каждая капля его тоже орошает поле». Ученик вопросил: «Так не есть ли человек страж Бытия, берегущий его от небытия?». Учитель сказал: «Это подлинно так, и ты узрел Истину». Ученик вопросил: «Как же быть, если некоторый человек слаб; что, если некто — негодный страж?». Учитель сказал: «Нет слабых людей, и всякий годен для величайшего дела». Ученик вопросил: «Но что, если на некое свершение недостаёт сил души?». Учитель сказал: «Не бывает так. Бывает, что недостаёт стремления, — но не сил. Не может недостать сил на то, ради чего дана жизнь». Ученик вопросил: «Как же обрести эти силы?». Учитель сказал: «Нельзя заново обрести то, что и без того твоё. Силы есть уже в каждом человеке; они даны, — и утратить их нельзя, даже если желать того. Обрести надлежит себя. Обретя себя, имеющего силы, обретёшь и силы». Ученик вопросил: «Для того ли надлежит обрести себя, чтобы уберечь Бытие от небытия?». Учитель сказал: «Ни для чего иного, как для этого. Шаг делается для того, чтобы преодолеть путь; цель пути есть цель и каждого шага. Не помня, куда и ради чего идёшь, нельзя и шагнуть надлежащим образом». Ученик вопросил: «Так всё, что делает человек, должно делаться ради великой цели?». Учитель сказал: «Всё, — ибо как ему не быть тем, что он есть? Каждое дыхание его должно оборонять Бытие от небытия. Если же нет, то он породит в себе преддверие небытия». Ученик вопросил: «Что же с тем, кто породил его в себе?». Учитель сказал: «В его же силах одолеть это своё порождение. И стремление к сему он возымеет, — ибо он есть дитя Бытия; небытие же не для него. Всякий однажды одолеет непотребное в себе, — в одно время или в другое». Ученик вопросил: «Такова ли жизнь человека, как его силы?». Учитель сказал: «Всё в человеке сочетается в дивной гармонии: и жизнь, и силы, и разум, и чувства, и плоть. Всё пребывает в должном соединении и в должной мощи: иначе человек не мог бы существовать. И если кто ушёл от этой гармонии, то может и вернуться к ней, — ибо она не преходит». Ученик вопросил: «Как же человеку познать свои силы и свою гармонию?». Учитель сказал: «Прежде это познаётся умом: для сего познания есть наставники. Далее познаётся деянием, без которого и умственное познание ни к чему. Взявшись за достойное дело, откроешь в себе силы столь великие, что изумишься и сам. Но для этого необходимо столь же великое стремление, — ибо без должного стремления и волоса не вырвешь. Когда есть подобающее стремление, тогда и гармонию свою познаешь, и силы употребишь достойным образом». Ученик вопросил: «Больше ли сила вершимого человеком добра, чем сила вершимого человеком зла?». Учитель сказал: «Настолько больше, что это нечему и уподобить. Небо не настолько обширнее ногтя, насколько человеческое добро больше человеческого зла». Ученик вопросил: «Не в небытии ли источник зла?». Учитель сказал: «Зло по сути своей есть стремление к небытию. Оно есть тень небытия, в борьбе с коей Бытие зиждит себя». Ученик вопросил: «Как обороняться от зла?». Учитель сказал: «Вершением добра. Однако же бывает, что и горестное дело вершится ради блага; но низкое дело ради блага не вершится никогда». Ученик вопросил: «Что для Бытия та его частица, которая есть человек?». Учитель сказал: «Для него частица эта — всё оно целиком. И не только с человеком так, но и со всем, что существует. Нет у Бытия ничтожных частиц и частиц больших и меньших. Всякая его частица есть всё оно: не было бы её — не было бы и его». Ученик вопросил: «Как же нечто было, а потом погибло, — и его нет больше, а Бытие есть?». Учитель сказал: «Ничто не уходит из Бытия совсем, но всё непременно претворяется во что-нибудь. Если бы нечто ушло из Бытия, то Бытие обратилось бы в небытие». Ученик вопросил: «Так может ли нечто уйти из Бытия?». Учитель сказал: «Может быть, кто-нибудь в великих бесконечностях знает это». Ученик вопросил: «Каковы же великие бесконечности?». Учитель сказал: «Они подобны роженице в роженице, которая в роженице, — и так без конца». Ученик вопросил: «Что же есть мера Бытию?». Учитель сказал: «Всякая мера, какая только ни есть, есть мера Бытию. В совокупности своей оно само себе мера; в сути же мера ему есть то, что нет небытия». Ученик вопросил: «Так ли, что Бытие вершит себя через человека?». Учитель сказал: «Оно вершит себя через себя; а человек есть оно. Через каждую свою частицу оно зиждит себя и вершит; и частиц, подобных человеку, в нём множество. Ты есть один из людей, из себе подобных по облику; так и человек есть один из себе подобных по мысли. В Бытии же всё едино, всё есть одно». Ученик вопросил: «Что же может один человек?». Учитель сказал: «Один человек, хотя бы и ты, может преградить путь небытию. Ведь всякий человек есть всё Бытие целиком, и он может то, что может оно. Силы для этого в нём отыщутся: потребно лишь должное стремление». Ученик вопросил: «Если так, то, значит, человек всесилен?». Учитель сказал: «Хотя человек есть Бытие, всё же в Бытии он не всесилен». Ученик вопросил: «Неужели Бытие не властно над собою в себе?». Учитель сказал: «Необходимость есть закон Бытия; оно не вершит непотребного и вредоносного для себя, — и потому у вершения его есть пределы». Ученик вопросил: «Как же человек делает глупость или зло?». Учитель сказал: «Он делает это как человек, но не как Бытие. Когда человек не умеет поступать глупо или дурно, тогда он поступает как Бытие». Ученик вопросил: «Как же научиться быть таким?». Учитель сказал: «Нельзя научиться, если не учиться; поэтому прежде прочего дай желанию продолжиться в деянии. Научись тому, кто ты, и для чего ты существуешь, и каким тебе надлежит стать, и что тебе надлежит делать, и как делать, и как принимать существующее. Из сказанного проистекает всё необходимое. Научившись всему, о чём я сказал, ты обретёшь в себе свойства Бытия». Ученик вопросил: «Не хрупка ли плоть для свойств Бытия?». Учитель сказал: «Плоть и сама есть Бытие, — поэтому подлинные его свойства с нею в ладу. Кроме того, плоть ещё не есть человек: она может быть, а может и не быть. Плоть, однако же, делает больше глупостей, чем душа, — хотя при этом глупости её не столь велики; поэтому узда плоти должна быть легче, чем узда души, но туже натянута». Ученик вопросил: «Что же то, когда человек умер и оставил плоть?». Учитель сказал: «Всегда есть нечто великое, имеющее отношение к душе, и нечто мелочное, имеющее отношение к душе, сравнимое с пороками плоти». Ученик вопросил: «Как же различить, что для плоти порок, а что — нет?». Учитель сказал: «Без чего нельзя жить тебе или кому-либо, то не порок, — но тогда лишь, когда от этого нет какого-либо вреда. Лишь поедание или иное употребление того, что не мыслит, никогда не есть порок и зло, если не напрасно и не чрезмерно». Ученик вопросил: «Что есть строгость для плоти?». Учитель сказал: «Строгость для плоти есть воздержание от излишнего, — ибо излишнее есть рука, протянутая в порок. И воздерживать от излишнего плоть много легче, чем воздерживать от непотребного ум. А пока не вразумишься головой, до тех пор не вразумишься и плотью». Ученик вопросил: «Что же есть строгость для ума?». Учитель сказал: «Строгость для ума есть две вещи: стремление знать и непротиворечивость в себе. Ум свершает свой путь шаг за шагом; а кто пожелает идти одновременно в две стороны, тому либо стоять на месте, либо разорваться». Ученик вопросил: «Что есть строгость для души?». Учитель сказал: «Строгость для души есть совесть. Но и ей не обойтись без знания, — ибо без знания добра и зла где совести взять свою меру? И если совесть видит одно, при этом не видя другого, то это — не совесть, но порок, смрадный из пороков». Ученик вопросил: «Верно ли, что совестливый человек только кажется слабым, а на деле силён?». Учитель сказал: «Зло стремится к небытию, а совесть превозмогает стремление ко злу. Стало быть, совестливый человек побеждает само небытие, преграждая ему путь: вот каков он». Ученик вопросил: «Не из совести ли произрастает в человеке справедливость?». Учитель сказал: «Подлинно, справедливость — десница совести. Но без ума справедливость не обойдётся, ибо без него она подслеповата и неуклюжа. Без храбрости же у неё словно перебит хребет, и тогда её впору пожалеть». Ученик вопросил: «Есть ли что-нибудь такое, чего надлежит бояться человеку?». Учитель сказал: «Пусть он боится употребить жизнь свою не на то, ради чего обрёл её». Ученик вопросил: «Если же это случилось, что тогда?». Учитель сказал: «Если так, то он всё равно что стал небытием. Само Бытие воздвиглось ради того, чтобы не допустить небытия; сколь же ужасно то, во что вверг себя сей человек! Одно звание, что он существует: по сути же его нет, и он даже сам себя не отыщет». Ученик вопросил: «Что же это тогда, если он зрим и осязаем?». Учитель сказал: «Это то же, что солнечный огонь на воде в час заката. Он сияет, — но тепла от него нет; и на деле там вовсе нет огня, но лишь кажимость на холодной воде». Ученик вопросил: «Страх, о котором было сказано, — не есть ли он свидетельство того, что человеку надлежит бояться небытия?». Учитель сказал: «Зачем человеку бояться небытия, если он его сильнее? Пусть он боится отнять у себя то, без чего нельзя существовать, — ибо утратив это, он сам предаст себя небытию». Ученик вопросил: «Так человек может быть хуже небытия, если он способен сделать с собою то, чего с ним не может сделать даже небытие?». Учитель сказал: «Всё же человек не ввергает себя в небытие совершенно, — иначе погибло бы и само Бытие. Такой человек понапрасну тратит жизнь: он словно бы и не рождался; и счастье его, что жизнь даруется не единожды. Кто утратил себя, тот сможет и вернуть себя. Поэтому человек не хуже небытия. По сути же, если бы Благо могло стать злом, оно было бы хуже самого зла. Небытие не может одолеть Бытия; но если бы Бытие не пожелало блюсти себя, оно обратилось бы в небытие. Так, если бы Бытие обратилось в небытие, то оказалось бы, что оно всё равно сильнее небытия. Но на деле Бытию небытием не стать, ибо в этом сущность Бытия неизменна». Ученик вопросил: «Если смысл Бытия в том, чтобы не было небытия, то не обязано ли Бытие собою небытию?». Учитель сказал: «Нет одного без вероятности другого, и нет вероятности того без этого. Хотя небытия быть не может, но не будь его вероятности, не было бы и Бытия. А не будь Бытия, небытие пожрало бы само себя. Всё обязано собою всему, — вот что верно». Ученик вопросил: «Есть ли небытие подлинное зло?». Учитель сказал: «Не будь Бытия, для чего небытие было бы злом? Для Бытия же нет худшего зла, чем небытие». Ученик вопросил: «Что, если некто пожелает служить небытию?». Учитель сказал: «Такой может совершить немало зла, — но цели своей не достигнет. Нет толку в служении тому, чего нет. Он и себя не обратит в небытие, как бы ни старался, — ибо настолько дурным ему не быть». Ученик вопросил: «Насколько же свободен человек, если он не властен быть таким, каким может пожелать быть?». Учитель сказал: «Он свободен настолько, что может пожелать собрать звёзды в горсть, а сделать этого не сможет. Ничто не выходит за пределы своей сущности. Кроме того, глупые или дурные стремления подобны сору, плывущему по чистой воде: они легковесны. Дойдя до предела дурного, зримого для совести, — хотя для иных и далёкого, — человек ужаснётся, и дальше идти не пожелает, ибо душа его возжаждет блага. Тогда чистая вода выплеснет от себя сор, и человек познает путь возвращения». Ученик вопросил: «Есть ли желание худшее, чем желание служить небытию?». Учитель сказал: «Желание без толка сломать травинку». Ученик вопросил: «Что же в нём худшего?». Учитель сказал: «Невозможно погубить Бытие, — а сломать травинку возможно. Некто может желать совершить великое зло, не ведая при этом, насколько оно ужасно; а если бы знал и понял это, то не пожелал бы. Травинку же сломать легко, — и кто узрит в этом зло? Если же кто и узрит, то кто пожалеет травинку? Не на великом зле черствеет сердце, но на малом». Ученик вопросил: «То ли хуже, что травинка умерла, или то, что некто убил её намеренно?». Учитель сказал: «Она умерла, — а он умер троекратно». Ученик вопросил: «Что же вершится в сём мире, если никто из людей и не помышляет о Бытии?». Учитель сказал: «Поистине, много вершится непотребства, и ныне мрак в людях берёт верх над светом. Однако же люди прозреют, и свет возобладает над мраком, и ничто его не угасит. Ты же не страшись, — ибо как обретёт грядущее тот, кто страшится настоящего?». Ученик вопросил: «Что же есть страх?». Учитель сказал: «Он есть препона в деянии и на пути; бывает, сила не может сокрушить силу, а страх сокрушает её. Плоти в нём нет, а мощь его — в человеческом малодушии. Иной, страшась того, чего нет, не свершит необходимого, — и тем погубит нечто доброе, что было или могло бы быть. И не счесть тех, кто из страха перед малым злом совершает великое зло. Средство же от страха — знание, а оружие против страха — воля». Ученик вопросил: «Пред чем же человеку не позорно быть слабым?». Учитель сказал: «Такого нет. Бывает, что не нужно делать чего-то; но не бывает так, чтобы нужно было быть слабым в необходимом. Не по силам человеку породить небытие: но это и не нужно. Такая слабость есть не слабость, но повиновение извечным законам. Если же некто пожелал породить небытие, то позор его не в том, что он не смог свершить своего дела, но в том, что он пожелал непотребного». Ученик вопросил: «Что же человек для извечных законов?». Учитель сказал: «Он их плоть и их мощь. Они не восстают на себя; и человек, который не восстаёт на них, обретает их свойства. Они породили человека для того, чтобы он вершил их дело. Всё в нём — от них; он есть их проявление. И если он будет вершить подобающее ему дело, то он познает гармонию со сказанными законами и обретёт их свойства. Таков человек, и таковы иные твари, порождённые сими законами для той же необходимости». Ученик вопросил: «Таковы ли эти законы для иных тварей, каковы они для человека?». Учитель сказал: «Таковы же, — ибо законы одни, как и Бытие». Ученик вопросил: «Что же есть эти законы?». Учитель сказал: «Они есть Бытие, вершащее себя». Ученик вопросил: «Так человек есть они?». Учитель сказал: «Бытие, извечные законы и человек есть одно. Из извечных законов проистекают законы преходящие, которые преходят тогда, когда в них нет более надобности. Некоторые из этих малых законов человек преступить в силах; преступить же великие законы не может никто. Человек может пожелать преступить их, — и только; но и этого довольно для того, чтобы он утратил в себе гармонию с ними. Преступить же их он не может потому, что они не восстают на себя. Так бывает, что человек, повинуясь им своею сущностью по закону единства, утрачивает гармонию с ними в своих желаниях: это подлинное зло и горе». Ученик вопросил: «Как же уберечься от этого?». Учитель сказал: «Через памятование о том, что есть человек. Нужно помнить, достойно желать и достойно поступать. Человек, достойный звания человека, — вот сосуд для мощи Бытия». Ученик вопросил: «Есть ли такие люди?». Учитель сказал: «Все люди таковы в своей подлинной сущности: иных меж ними нет. Будь человек не таков, он был бы не нужен Бытию, и оно не породило бы его. Забывшие о сём вновь обретут это знание; утратившие себя вновь обретут себя». Ученик вопросил: «Свершит ли человек своё дело?». Учитель сказал: «Свершит, и тем упрочит Бытие». Ученик вопросил: «Так ли, что он существует ради самого Бытия, — хотя и столь мал в нём?». Учитель сказал: «Он есть само Бытие; Бытие же существует ради Бытия».