МИТЭВМА СЭММАЙЭРА

ИДУЩИЙ

ЭНОН I

Отец мой был почитаемым в селении человеком, имел стада и поля, и утварь из металла. И мать моя была из почтенной семьи; и ещё я имел брата и сестру. Жил в нашем селении человек, некогда пришедший в селение и взявший в жёны здешнюю женщину. В своё время она умерла; он же был уже сед, и другой жены не взял. И мне полюбилось говорить с ним; и я, будучи отроком, приходил в его дом слушать его речи и говорить с ним. Бывало, что отец сердился и присылал за мною брата; и бывало, что брат бил меня, говоря: «Я старше тебя, а должен ходить за тобой». Отец ругал меня, и мать ругала; я же некоторое время не шёл к тому человеку, а потом шёл опять. Имя ему было Есзовомо; и в один из дней он сказал мне: «Вижу в тебе поле, ждущее мотыги». И он сказал, что есть некоторая мудрость, кою хорошо постигнуть мне. Я же ответил: «Какую же мудрость могу я постигнуть, когда у меня дома нет ещё своей постели?». Есзовомо сказал: «Душа возмужает быстрее тела; ум же острится в своём труде. Слушай, что я говорю, и пойми, чего тебе хочется, а чего нет». И я возвратился домой, и стал думать; и словно бы солнце озарило мою душу. Тогда я пошёл к Есзовомо и просил его открыть мне то, что он желал открыть. И он велел мне именовать его наставником, и приходить к нему во всякий день. И он учил меня многому о мире и о людях; и от всякого его слова словно бы исходили свет и тепло. Пришёл день, когда отец воспретил мне посещать наставника; я же не подчинился ему. Тогда он разгневался и избил меня; наставнику же грозил всячески. Но я вновь ослушался его и пошёл к наставнику. Я спросил наставника: «Что же делать?»; он ответил: «Ради малого — малые невзгоды, ради великого — великие невзгоды. Я научил тебя ещё малому; а учить великому время не пришло». Я спросил его: «Когда же придёт время?»; он ответил: «Тебе радеть о том». Скоро пришёл мой отец, и с ним ещё люди; они взяли наставника и бросили его в яму, в какую бросали злодеев; и никто в селении не вступился за него. Меня же отец покарал телесно нещадно, а после велел ходить за хозяйством вместе с братом. И я во всякую ночь приходил к яме и говорил с наставником; и хотел носить ему пищу, ибо его кормили скудно, — но он не велел. Отец прознал о моих хождениях и воспретил их под страхом жестокой кары. Тогда я пошёл к яме и спустился в неё. День был я в ней с наставником, и два; и к яме пришли мать и сестра, и просили меня выйти из неё; но я не вышел. Потом они пошли к отцу и просили его вынуть меня из ямы; но он был гневен на меня, и не пожелал сделать этого. Так мы с наставником обретались в яме, и он учил меня, как и раньше. Прошло время, и я ослабел от скудной пищи, а дух мой стал скучен. И я думал: «Вот, для чего сижу я в этой яме?». Скоро стало мне тоскливо; и я стал кричать, прося отца простить меня и вынуть из ямы. Наставник же больше не учил меня, а только смотрел, что я делаю. И вот некоторые люди, идя мимо ямы, услышали мои крики, и сказали о них отцу; потом то же сделали и другие. Тогда отец велел вынуть меня из ямы и привести домой; и это было сделано. Дома меня омыли и накормили; и отец лишь ругал меня, а руки на меня не поднял. С тех пор я вновь стал ходить за хозяйством; к яме же, где сидел наставник, не приближался. Прошло время, и мне захотелось увидеть наставника и услышать его речи. Тогда я устремил взор в свою душу, и узрел в ней великую жажду и великий голод; даже дыхание стало для меня горьким. И тогда я познал тоску, и увидел день тёмным. И я не мог есть, ибо не хотелось, и скоро стал слаб. Никто не знал, что за недуг постиг меня; и семья молилась обо мне богам. Я же в один из дней пришёл к яме, где сидел наставник, и бросился в неё. И наставник обнял меня, и мою душу объял покой. И я просидел с ним год, и он не учил меня ничему; а мне было там лучше, чем дома. Через год он сказал: «Теперь вижу в тебе готовность к великому научанию». После этого он стал учить меня высокому знанию. Я был с ним в яме ещё четыре года; и вот отец прислал людей, и они вынули меня из ямы. И отец говорил мне: «Сестру твою не берёт никто в жёны. Говорят о ней: «Вот эта — сестра безумца, сидящего в яме». Хотя бы над ней сжалься: оставь своё безумство». Так он говорил мне; я же не послушал его и возвратился в яму, хотя сердце моё трепетало. Ещё два года прошло, и сестра умерла. Тогда пришли от отца люди, вынули моего наставника из ямы и удавили его. Я же остался один в своей скорби. Приходил брат и звал меня выйти; но я не вышел. Я сказал ему: «Что делать мне с вами? И что вам во мне? Смерть родня вам, но не я; итак, оставьте меня». И вот прошло ещё два года и ещё несколько времени, и отец мой умер. Вскоре после этого пришли к яме мать и брат, и звали меня; но я не вышел. Тогда брат прислал людей, и они насильно вынули меня из ямы, а яму засыпали. Они привели меня домой, и брат сказал мне: «До сего дня ты не трудился; теперь трудись, чтобы иметь пропитание». И я стал трудиться с ним вместе; и он велел мне надзирать за работниками на полях и выпасах. Вскорости брат взял себе жену; и я хотел взять некоторую девушку из селения. Звалась она Ёйно, и была добра и умна. Отец же её не хотел отдать её мне, говоря: «Ведь ты — безумец». И я пришёл к брату и сказал ему: «Брат, дай же мне какую-нибудь долю отцовского наследства». Он сказал: «Я трудился годы, ты же просидел в яме; что же я тебе дам?». Я сказал: «Хотя бы что-нибудь дай, — не родства ради, но человека». И он дал мне сороковую часть от стад и земель. И тогда я взял всё, чем владел, и отдал отцу Ёйно, а он отдал мне её. Мы не имели ничего, и жили у брата, и работали на него, как и прочие работники. Пришло время, и Ёйно родила, и при родах умерла; родилось же два ребёнка, и один из них умер тоже. Второго взяла жена брата, и кормила как своего. Вскоре умер брат, а вслед за ним — и мать. Жена брата и все в селении устрашились меня, ибо возомнили, что от меня исходит злая сила. И жена брата сказала мне: «Уйди же, чтобы не случилось чего дурного с моими детьми». Я отвечал: «Если уйду из селения, как прокормлю своё дитя?». Она сказала: «Оставь его мне: я прокормлю его. Ты же, как найдёшь пропитание, воротишься и заберёшь его». И я целовал ей ладони в благодарность; после же взял то, что она дала мне из пищи и одежды, и ушёл из селения.

ЭНОН II

Уйдя из селения, я пошёл через степь, и шёл через другие селения. Везде я спрашивал, не нужен ли работник; но никто не хотел взять чужака. Иные давали мне пищу, а один человек дал мне обувь и старый топор. В один дом впустила меня старуха, и накормила меня, и сказала: «Вот, останься здесь. Будем жить как муж и жена, и скитаться тебе больше не придётся». Я же сказал ей: «Лучше купи себе козла», и ушёл из её дома. В другом месте некоторый человек взял было меня в работники; однако же пожелал сперва узнать, кто я таков и почему скитаюсь. Я рассказал ему правдиво, и он сказал: «Что ты за человек, если не утаил своих безумств? Не будет из тебя толку, и я тебя не возьму». И далее было вот что. Бродя меж селениями, повстречал я тех, которые брали людей в неволю. Они связали мне локти и поставили меня в череду невольников. Я говорил им о себе, и взывал к ним, и просил отпустить ради дочери, к которой должен возвратиться. Они же отвечали: «Что нам до твоей дочери? Хотя бы у тебя было и двадцать их, — нам до того дела нет; а ты молчи». Тогда я лёг на землю и не желал идти; и невольники, идя, волокли меня верёвками по земле. И те люди пинали меня и били нещадно; я же не шёл. Они разбили мне лоб, выбили глаз и разорвали щеку и нос; и после бросили меня. Я лежал в степи вечер и ночь; после же поднялся и едва дошёл до ближайшего селения. Там отыскались люди, которые пожалели меня и впустили в свой дом. Я был у них несколько времени, и не знал, чем отплатить им за их добро. После же они просили меня уйти, и я ушёл. Нигде не мог я найти пристанище. И вот что было однажды. Некий человек накормил меня в своём доме, и я рассказал ему о себе. Тогда он сказал: «Вот, у меня пятеро сыновей. Если желаешь, пошлю двоих в твоё селение, и они тайно убьют жену твоего брата и её детей. Ты же, получив её достояние, половину от него дашь мне». Так он сказал; и я тотчас ушёл из его дома. И вот миновало ещё время, и я не знал уже, чего мне искать. Придя в некое селение, я лёг посреди него, и лежал недвижно. Люди ходили, сторонясь, и глядели на меня; со временем некоторые из них подошли и спрашивали меня, для чего я лежу так. Я сказал им о себе, и сказал: «Что делать мне, неведомо; так хотя бы и умереть здесь». Иные из них молчали, а иные говорили: «Что тебе было приходить умирать в наше селение: или нет других?». Пришёл человек из почитаемых в селении; и он сказал мне: «Ступай отсюда; что за радость тебе в том, чтобы смущать народ?». Я отвечал ему: «В яме я жил, — а среди людей как мне жить?». Он сказал: «Пойдём, я накормлю тебя, и ты уйдёшь отсюда». Я отвечал: «Что мне в пище, если моё дитя не со мною? Скоро уйду и без того; с телом же моим делайте, что пожелаете». Выслушав меня, он ушёл; вскорости же возвратился. И он сказал: «Пойдём в мой дом, ибо мне нужен работник». Тогда я встал и пошёл с ним. Он сказал мне: «Многое я видел, — и знаю, как велико горе, когда и жизнь уже не в жизнь». И я работал у него, и его почитал, как отца. Так было три года и более; и он был мною доволен. Из доброты он дал мне немного земли, и зерна для посева, и ещё две головы скота. Я же обещал вернуть ему всё в избытке, когда наживу. И в один из дней я оставил всё на него и пошёл в своё селение, чтобы забрать дочь. Когда пришёл, иные из земляков меня и не признали; и я пришёл в прежний свой дом. Жена брата говорила со мною плача, и она сказала мне: «Тому два года, как умерло твоё дитя. Не карай же меня, а возьми сколько-нибудь от земли и от стад». Я же не взял ничего, и ушёл прочь. За селением я сел, и так сидел, от горя не зная ни себя и ничего. После же пошёл туда, где был до сего. И я возвратил тому человеку, у которого был работником, всё, что он дал мне; ничего себе не оставил. Я сказал ему: «Что искал я ради дочери, то искал не ради себя». И я ушёл оттуда, взяв лишь пищу, которую он дал мне.

ЭНОН III

Долго я бродил меж селений, кормясь тем, чего не жалели для меня люди, по временам и голодая. И вот в один из дней набрёл я в степи на мертвеца. Тогда я сел подле него и сказал себе: «Не таков ли и я, как он? Я ещё хуже его, — ибо и не живу, и пищу у людей выедаю». В тот миг объял меня великий плач; я пал на землю подле мертвеца и плакал, не умея себя унять. После же и спал подле него. На другой день оставил его и пошёл искать, где бы поселиться. Вскоре возвратился к тому человеку, у которого до этого был работником; и он принял меня опять. И он хотел дать мне то, что давал прежде; но я не взял. Я работал на него, а он кормил меня. И я повторял себе то, чему некогда учил меня мой наставник, и мыслил над этим, и так обрёл многое, чего и не знал прежде. Прочие же работники не любили меня, ибо я одного из них изобличил перед хозяином в воровстве. Они грозили мне; я же их за это не бранил. В один из дней я отдал им свою пищу, чтобы знали, что не имею в себе вражды. Отдал пищу и на другой день, и на третий; меня же словно питало нечто. Они дивились тому, что я отдаю пищу, и тому, что не ем, но работаю. И они стали взирать на меня с опаской, и грозить уже остерегались. Так было одиннадцать дней; на двенадцатый день я пошёл и лёг, более не имея сил. С того дня я лежал и не ел, и видел, что жизнь уходит от меня. Хозяин говорил мне: «Для чего хочешь ты умереть? Не умирай, но живи, ибо ты молод ещё, и сил в тебе подлинная река». Тогда и работники стали спрашивать меня: «Для чего тебе не жить?». Я отвечал им: «В смерти жизни больше, чем в вашей вражде». Тогда они стали говорить меж собою, и потом сказали мне так: «Отступись от смерти, ибо вражды от нас больше не увидишь». С того дня я опять стал есть, и скоро опять стал работать. Они же не солгали мне: больше никакого зла я от них не видел. И свары меж ними я пресекал одним словом, — а бывало, что и одним своим взглядом. Однажды некто из них спросил меня о смерти; и я говорил о смерти, а они слушали мои слова. Спустя два дня один из них сказал мне: «Дивимся тебе. Что за человек ты, если о смерти говоришь так, как иной говорит о дожде?». Я отвечал: «И я дивлюсь вам. О смерти вы спрашиваете, а о жизни вам знать неохота?». И он не знал, что ответить мне; и пошёл, чтобы передать мои слова другим. Вечером он сказал мне: «Вот, о тебе говорят всякое. Расскажи же нам не о самой жизни, но о том, как жил ты; и правда ли, что тебе сто лет, и что ты не родился от женщины, а вышел из земли?». Тогда я рассказал им о себе всё, ничего не утаив, — кроме того лишь, чему учил меня наставник. Они выслушали, и один сказал: «Верим, что не ложь говоришь. Однако где же люди, подобные твоему наставнику, ради которого ты полжизни просидел в яме?». Другой сказал: «Вот, такой перед нами. Да, — ибо того, ради кого не жаль обречь себя на яму, достоин только тот, кто поступил так». С того дня они выказывали мне почтение; а один даже ушёл от хозяина, устрашившись меня. Один, звавшийся Озтед, норовил всё время быть подле меня, и всякому моему слову внимал усердно. Однажды я спросил его: «Чего ты хочешь от меня?». Он ответил: «Не будешь ли ты моим наставником?». Я ответил ему: «Где же взять мне яму, чтобы испытать тебя?». Он сказал: «Испытай же меня как-нибудь». Я ответил: «Оставь меня, — ибо я не знаю, каков ты». И он три дня ходил молча, а на четвёртый не стал есть. И скоро он лёг уже и лежал, прося меня быть наставником. Я не соглашался, и он не ел; я же делал и свою работу, и его. Вот прошли дни, и он ощутил смерть; тогда он устрашился весьма, и попросил есть. Спустя время он оправился от голода, и тогда ушёл, стыдясь; и хозяин взял вместо него другого работника. А спустя ещё время он возвратился и, встретив меня у глинной ямы, стал просить о том же. Я не желал и слушать его; тогда он лёг там же, и лежал, не вкушая пищи. Так он лежал много дней, и не просил есть. И он стал умирать; тогда хозяин из жалости дал знахарю плату, чтобы тот выходил его. Знахарь же сказал, увидев его: «Этому не помогу, потому что смерти в нём больше уже, чем жизни». Так сказал и ушёл, не взяв платы. Тогда я сказал себе: «Вот, через меня умирает человек». И я сел подле него и коснулся его; тут словно нечто излилось из меня незримым потоком, и вошло в него. И он глянул на меня; и тогда я, сам дивясь своим словам, сказал ему: «Буду твоим наставником». Потом я принёс мягкой пищи и покормил его; и он не умер. После сего человек этот, Озтед, стал моим учеником; хозяин же снова взял его в работники. Скоро и другой работник пожелал иметь меня своим наставником; этот не ел два дня, а потом передумал. Все работники уважали меня; и хозяин уважал тоже, и немало. И люди в селении стали уважать меня, — но больше страха ради, чем из приязни. Так я жил без малого пять лет. Пришло время, когда хозяин стал умирать. В одну из ночей он призвал меня к себе и говорил со мною. Он сказал: «Вот, я умираю, а родни не имею. Что же скажешь ты о том, кому мне оставить всё, чем владею?». Тогда я поразмыслил и сказал так: «Имение своё раздели на три части. Треть оставь своему другу; треть раздай землякам; треть раздели между своими работниками». Он сказал: «Хорошо рассудил. Только смотри же, возьми и ты свою долю, — ибо ты прочих не хуже. К ней в придачу возьми этот дом, — ибо я так хочу». И я сказал: «Пусть будет так». И наутро хозяин призвал к себе всех своих работников и некоторых из земляков, и распорядился соблюсти всё так, как было сказано. И когда он умер, всё было соблюдено так. По сему я обрёл дом и иное имение, и не был уже нищ. В дом к себе я взял жить Озтеда, и в хозяйство взяли мы двух работников. Умершего же моего хозяина в селении весьма почитали, и потому стали немало почитать и меня, ибо говорили, что не отдал бы он дом дурному человеку.

ЭНОН IV

По прошествии года было вот что. В один из дней жители селения сошлись к моему дому и говорили мне: «Для чего не поклоняешься ты богам? Вот, как бы ты не навлёк на нас беду. Что дурного ты видел от нас; за что хочешь ввергнуть нас в несчастья?». Я отвечал им так: «Лучше мне себя ввергнуть в несчастья, чем вас. Однако богам я веры не дам, — ибо так я живу, и иначе не будет». Они же говорили: «Не делал ты нам зла, — не делай же и впредь. Поклонись богам; и твой ученик пусть поклонится, ибо он оставил их ради тебя. Что же вы возноситесь выше богов?». Я отвечал: «Вам одно, а нам — другое. Если же и могут постигнуть вас какие несчастья, то пусть ваши боги обратят их на меня». С тем они и ушли от моего дома. Спустя некое время один из этих людей вознамерился проклясть меня, чтобы боги меня уморили, и тем избавили селение от бед. И он пришёл, и стал проклинать меня, севши перед моим домом. Меня же тогда не было дома, но был Озтед; и он вышел, и стал гнать проклинателя прочь. Тот же не желал уйти; и они подрались, и поколотили друг друга. Я, придя, говорил Озтеду: «Что, можно разве усмирить проклятия кулаком? Для чего было тебе его гнать; или ты не знаешь, что их богам меня не уязвить?». На другой день я пошёл к давешнему проклинателю и сказал ему: «Если желаешь, то приходи проклинать меня снова. Помехи тебе в том не будет; только руки на нас не поднимай». Он же изумился, и не придумал, что ответить мне. Два дня он не приходил, а на третий пришёл и стал проклинать меня. Некоторые из людей стали подле него и ждали увидеть, что будет. Он проклинал меня до вечера, а потом ушёл, утомившись. На другой день он пришёл опять; и так потом приходил во всякий день. Мне же от этого не было ничего. Тогда к первому пристал и другой; но и вдвоём они не смогли ничего мне сделать, — только работник один от меня ушёл, убоявшись проклятий. Долго, много дней проклинали они меня; после же увидели, что сил им недостаёт. Тогда они пошли по ближайшим селениям, говоря обо мне, что я враг богам. И тогда к ним пристали и другие; и все они пришли проклинать меня заново. Потом и ещё пришли; и собралось их до семи человек, сидящих перед моим домом и произносящих проклятия. Весть об этом пошла по округе; и из других селений стали приходить люди, желая видеть такое диковинное дело. И когда влёкся через селение торговец с малым караваном, то стал перед моим домом и глядел. Я вышел, желая приветствовать его; он же, испугавшись, побежал прочь, бросив и караван свой. Спустя время жители селения стали говорить меж собою: «Что же вот эти сидят без толку, а мы их кормим?». Собравшись, пришли к моему дому и оных сидельцев погнали прочь. Мне же собрали с селения и поднесли некоторые дары, потому что боялись иметь от меня вражду, от которой не оборонят и боги. Я дары взял и, разделивши их надвое, отдал двум домам, беднейшим в селении. После я пошёл по домам, всех прося к себе на угощение; но никто придти не пожелал из опаски. Тогда Озтед сказал мне: «Давай же, наставник, сделаем что-нибудь в угощение, и я отнесу сколько-нибудь от него в каждый дом». Я отвечал: «Не следует делать этого, — ибо угощение такое будет не в радость им, но в великий испуг». С того времени в селении почитали меня ещё больше, — хотя и через немалую опаску. Однажды пришёл ко мне человек и сказал: «Научи, как оборониться от гнева богов». И я говорил с ним, и увидел, что не науки моей он хочет, но лишь того, чтобы делать, что пожелает, не страшась гнева богов. Этому я велел уйти из моего дома и больше мне не докучать. Спустя время было вот что. Озтед пожелал взять в жёны девушку из селения; и она рада была пойти к нему. Отца она не имела, ибо он умер, а имела двух братьев и дядю; и никто из них не желал отдать её Озтеду. Я давал им и выкуп за неё, — но всё напрасно. Тогда в один из дней она прибежала в мой дом; и родичи её пришли вслед, крича и грозя. Я вышел к ним и сказал: «Не прогоню её из своего дома; разве что уйдёт сама». Они говорили мне: «Дай нам своего ученика». Я отвечал: «Ни её не дам, ни его; а хотите, так вот он я». Они же не дерзнули поднять на меня руку, и не ушли, но стояли у моего дома, бранясь и грозя. Тогда пришёл друг умершего моего хозяина, человек разумный и уважаемый, и говорил им: «Разве мир вам не по душе? Возьмите с него то, что он даёт вам, или возьмите вдвое, а её отхлещите за непослушание и отдайте, кому она хочет». И они послушались его, и я дал им двойной выкуп. Она же вышла к ним сама, и они отхлестали её нещадно. Озтед же, видя это, вышел тоже, и дал отхлестать и себя. Так он получил её в жёны; и они жили в моём доме. С того времени нас не так уже опасались, ибо она вошла в мой дом, и с ней не сделалось ничего дурного. И когда сошлись всем селением на совет, то позвали и меня, и Озтеда. Я же не пошёл, говоря: «Хотя и живу в этом селении, но суть моя — не в нём: как же могу решать нечто для него?». Не пустил я и Озтеда. Однажды пришёл ко мне человек за советом, и я ему в совете не отказал. Когда же в следующий раз сходились люди, то опять позвали нас, говоря: «Придите же; или вы не живёте здесь?». И мы пришли; но на совете не сказали ничего, а только слушали. По некотором времени пришли двое братьев ко мне в ученики, один и с женой; и я принял их, ибо нашёл подходящими. И жена Озтеда училась тоже; другая же оказалась глупа. И ещё стал у меня учиться один из работников. Так мы жили; и я радовался безмерно, — ибо не бывало ещё такого, чтобы жил я в мире и в столь добром душевном довольстве. И о тех, которые были со мною, я тоже радовался; и ещё о том радовался, что труждания и муки моего наставника взросли плодами.

ЭНОН V

Далеко шла молва обо мне, — что вот, есть человек, не страшащийся проклятий. И в один из дней явился в селение человек из вирийегов, ведя с собою копейщиков с сотню. Они взяли меня, и моих учеников, и их семьи, и поставили пред вирийегом. Он спрашивал меня, отчего не страшны мне проклятия; и я сказал ему, что подлинное знание даёт безмерную силу. Тогда он сказал: «Если ты имеешь столь великую силу, то сравняй рукою вот этот холм». Я отвечал: «Плоть сильна только плотью, — и потому сила её ничтожна. Дух же поистине силён; но что ему за дело до этого холма?». Тогда он сказал: «И на дух твой есть сила. Вот, если ты не оставишь того, во что веришь, и не станешь поклоняться богам, я убью вот этих, которые с тобою, и детей их». Меня объяло горе, и я отвечал ему: «Лучше вели мне стащить небо с вышины на землю. Не в силах человека отречься от себя, и не в силах правды солгать. Убей же и меня с ними вместе». Он ужаснулся моим словам и сказал: «Поистине, ты страшен. Всё для тебя в том, чего и в руки взять нельзя! Лишь подлинный безумец не побежит от тебя, — ибо сам ты и проклятия хуже». Так сказав, он ушёл со своими копейщиками, не убив никого. Меня же объял недуг; и четыре дня я лежал в жару, без памяти. Мои же ходили за мною, и делали, что могли. Придя в память, я ещё много дней не мог встать с ложа; и они кормили меня и омывали. После же я спросил их: «Что увидели вы во мне, когда едва не убили вас и детей ваших?». Озтед отвечал: «Мнилось нам, что ураган идёт на ураган; и на кого пенять людям, попавшим меж ними? Ныне же видим в тебе твердь, прочнейшую той, по которой ступают наши ноги». Я сказал им: «И вам надлежит быть такою же твердью». Озтед спросил меня: «Что, если бы некто из нас отрёкся от своего?». Я отвечал: «Нельзя отречься от своего. От чего смог ты отречься, то было не твоё, и ты лгал себе, что оно твоё. И солгать об отречении нельзя, — ибо ложь противна тому, что в нас. Солгав, ты пошёл бы против своего, — а если так, то, значит, оно было не твоё. Так, если ты солгал другому, то это значит, что ты лгал себе». После сего дела мы опять стали жить спокойно, как и прежде. Люди же из селения не знали, что и думать обо мне; иные же опять стали бояться меня. Однажды явился в селение человек, почитавшийся в сём краю за мудреца. Он пришёл ко мне, и я принял его уважительно; и он говорил со мною. День мы говорили, и два; после же он ушёл; и ушёл без вражды, хотя и без согласия. И Озтед сказал мне: «Вот, здесь был мудрец, — а верное слово не коснулось его души. Что же это, наставник: я не мудрец, а верное слово услышал, — а он мудрец, и не услышал?». Я ответил ему: «Не тот слышит верное слово, кто мудр, а тот, кто желает его услышать. Мудрость подобна ноше: иной влечёт её, — и некуда ему взять верного слова. Другой не имеет ничего, — и он берёт верное слово себе в ношу. А верное слово и сторонняя мудрость в одних руках не уживутся, ибо они — как огонь и вода. Мало кто оставит ношу мнимой мудрости ради верного слова; а кто оставит — тот подлинный мудрец». Озтед сказал: «Неужели люди глухи! Ведь вот оно, верное слово, — в твоих устах: а они не слышат». Я сказал ему: «Верное слово подобно сильному семени, которое прорастает и сквозь камень. Во времени оно не ветшает, но вновь и вновь являет себя и раскалывает камни. Что из того, что ныне мало услышавших, мало внявших? Дурное ветшает, а доброе — нет; однажды камень рассыплется прахом, — и где была пустошь, там будет нива». Скоро решил я пойти в ту землю, откуда был родом мой наставник, чтобы поискать, нет ли там и других подобных ему и мне. И я собрался и пошёл; дома же за старшего оставил Озтеда. Шёл я долго, и всякое видел по пути; всё же пришёл в тот край. Искал долго; ходил от селения к селению; однако же не нашёл и следа того, что искал. Кормился, чем мог; бывало, не ел по два дня и более. Видел там селения большие, каких не было в моей земле, обнесённые кольями и камнями. И видел, что невольников там больше, чем в моей земле, и что люди ходят с оружием. Пробыв там несколько времени, я пошёл назад; и возвратившись в свой дом, нашёл его благополучным. Спустя время я обрел ещё одного ученика, из бродяг, которым мы, сколь могли, не отказывали в пище. Два года прошло, и было вот что. В один из дней словно бы ветер прошёл по моей душе; и словно бы некая тяжесть обременила меня. Скоро словно бы ярая сила пришла неведомо откуда; и она объяла меня, подобно пеленам, и сдавила мне дыхание. И я сперва не мог работать, потом не смог ходить, а после не смог и головы поднять. Мои ходили подле меня в великом страхе, не зная, что сделать мне; я же лежал на своём ложе недвижно, и не глядел, и не ел, и не умирал. И я воззвал душою к Бдящему, и он говорил со мною. Он сказал мне: «Вот, пришло из второго мира враждебное. Великую силу принял я на себя; сила же не столь великая объяла тебя. Если мощи духа в тебе довольно, — обори её; и я подам тебе помощь в том. Если же не устоишь, то и сам умрёшь, и учеников твоих эта сила задавит. Я же уберечь вас не смогу, — ибо как уберечь того, кто сам себе не опора?». И я ужаснулся в душе, ибо подумал: «Сколь же велика буря, пришедшая на сей огонёк в ночи! Вот, мало нас, — а великое противление на нас пришло». И я лежал, и не мог ни пошевелиться, ни открыть глаза; одно было у меня око, — и тем я не владел. Мои же были в горе, и не знали, что со мною приключилось, — а я не мог сказать им. Кормить меня они не могли, а только вливали воду мне сквозь зубы. Так я лежал; в селении же от сего был великий страх. Люди говорили: «Этому гнев богов был не страшен, — а ныне отыскалась и на него напасть. Что же это, против чего и он слаб? Если задавит его и перейдёт на нас, то никому из нас не жить». Так они говорили, и ходили в страхе. Иные думали и бежать из селения, хотели спасаться. Люди во всякое время стояли перед моим домом, ожидая, не умру ли я. Я же лежал, и не мог пошевелиться. И я возвёл в себе стену, препону для враждебной силы, и изгнал из себя малейшую крупицу страха. И я взывал душою ко всему существующему, и видел себя в слиянии Духа со всем существующим. В селении же нашлись такие, которые говорили: «Одна слава, что он жив: на деле же он мёртв уже. Надо взять его и закопать, чтобы и всё дурное ушло с ним вместе». И они пришли и хотели войти в мой дом, чтобы взять меня и закопать. Озтед же, и прочие мои ученики, и все работники, и женщины, бывшие в доме, стали им в препону, и не допустили их до меня. Защитили меня от них даже и силой; и одному из учеников пришедшие сломали ребро. После сего двое людей со своими семьями ушли из селения, ибо боялись остаться в нём. Я же лежал, — и пролежал более сорока дней. По истечении сказанного времени сила, обременявшая меня, прешла, подобно тому, как угасает пламя. И я уснул, и спал долго. После проснулся и говорил со своими; они же от радости кричали. Люди в селении узнали, и сошлись к моему дому, желая видеть меня. Я же был слаб, и не мог выйти к ним. И я велел впустить двоих или троих, чтобы они увидели меня; и это было сделано. Они увидели меня; а в моём теле не осталось мяса, но лишь одни кости. И я мог лишь спать, а говорил мало; и не скоро ещё встал на ноги. Люди же из селения радовались; и они приносили в мой дом всякие дары. Я велел брать дары, не отказывать никому. И ещё трое пришли ко мне в ученики: двое мужчин и женщина, которой муж не посмел воспретить этого. Когда я оправился от слабости и встал на ноги, то оставил её и одного из тех двоих, а другого прогнал. Прогнал его, ибо увидел, что он пренебрегает людьми из селения, говоря им: «Я — ученик его, а вы кто?». И вот что я сделал, когда встал на ноги. Скота у меня было немало; и я взял от него столько пар, сколько было домов в селении, и одарил всех. И тех одарил, кто не одарил меня, и тех, которые хотели закопать меня. После приготовил со своими угощение; и сам приходил в каждый дом, чтобы звать людей. Я говорил им: «Придите; если и будет с вами что дурное, то не у меня». И люди сошлись ко мне; в доме не было довольно места, — и они сидели на ткани, которую мы расстелили для них у дома.

ЭНОН VI

Жил я в селении, и меня почитали весьма, и недругов у меня не было. Однажды было вот что. Ученик мой, звавшийся Лек, украл у одного человека из селения красивую одежду. Тот человек узнал, кто вор; тогда он пришёл ко мне и сказал: «Ведомо ли тебе, что твой ученик обокрал меня?». Тогда я позвал сказанного ученика, и он сознался. Я велел ему отдать украденное, и он отдал; и при этом говорил мне: «Карай меня, — только не гони». И я велел ему пойти к тому, кого он обокрал, и задаром работать на него год, за пищей же приходить в мой дом. И он пошёл, и работал год; после же вернулся ко мне в ученики. Прошло время, и один из моих учеников умер, и пришли трое новых. В один из дней пришли в селение люди, ведя с собой на продажу восемь невольников. И я купил их всех и отпустил. После так было ещё раз. Из других селений приходили люди смотреть на меня и говорить со мною. Я же говорил им так: «Нет меня без того, чему я принадлежу. Если вам не нужна правильная жизнь, то что вам до меня?». Они говорили: «Для чего нам чужое поле, если имеем своё?». Я говорил: «Что же вы, оставив своё поле, бродите вокруг чужого?». Один из вирийегов проходил через селение; и он послал своих людей за мной, желая со мной говорить. Я пришёл и спросил его: «Что хочешь ты мне сказать?». Он ответил: «Не сказать хочу, а услышать твои слова». Тогда я сказал: «Что же тебе в том, что ты вирийег, если ты выпрашиваешь разумные слова у других, как бродяга еду?». Он разгневался, — однако же покарать меня не осмелился; и ушёл из селения. Прошло время, и я состарился. Состарившись же ослеп, и не мог более работать; учить же мог, и учил. И во всякий день я упражнял свою душу и созерцал в себе глубины существующего. И в некий день я увидел без глаз. Тогда я опять стал работать; и люди изумлялись, видя это. Жил я долго, и пережил Озтеда; и вот увидел, что умираю. Тогда я пошёл по селению, и прощался, входя в каждый дом. Люди прощались со мной, как с родичем; и некоторые говорили: «Вот, он идёт к богам, чтобы им потесниться». Ученики же спрашивали меня: «Что нам делать без тебя, наставник?». Я избрал среди них одного, и назвал его первым среди прочих, и оставил им его за водителя. И я сказал им: «Поистине, дивен путь человека. Я просидел в яме много лет; не знал в себе сил для этого, но обрёл их. Для иного то была бы смерть, — а для меня то была жизнь. Всех я утратил: и наставника, и родичей. Дом я утратил тоже, и скитался, и терпел муки, — но ни разу не подумал: «Для чего это?». И дитя своё я утратил; и из души своей излил всю её кровь. Ничего у меня не было кроме того, что было во мне. Ныне же, умирая, я богат, имею учеников, имею почёт; и что было во мне, то во мне осталось, и ещё многажды преумножилось. Вот каков бывает путь. Если бы я, утратив всё, умер и сам, то я умер бы, имея в себе свет. Если бы я и поныне скитался, кормясь, как зверь, то не сетовал бы, — ибо жил бы тем, что имею в себе. Помните вот что: то, что имеете вы в себе, есть ваша жизнь. Что бы ни было с вами, суть вашей жизни — в том, что имеете вы в себе. Будьте верны сему, — ибо лучшего обрести нельзя; так и во мраке невзгод вы обретёте свет. Не страшитесь ничего: поистине, ничто не сильнее того, что имеете вы в себе. Пусть страшится тот, кто более всего дорожит имением своим или жизнью. Вы же своего не утратите; никто не отнимет его у вас. Лучшее у вас есть, — и вам его не утратить: потому не быть в вас ни алчности, ни страху. Живите достойно, как я учил вас. Не возноситесь над прочими, — ибо это недостойно доброго человека, — и не унижайтесь, — ибо это гнусно. Живите так, словно держите в ладонях весь мир как пригоршню воды; не расплещите его. И вот что помните: пусть пределы сего мира не будут вам пределами. Дух пределов не имеет: он есть всё, сливающееся со всем во всём. Помните, что вы есть Дух; плоть же из него изошла и в него возвратится». Так я говорил им; и дал наставления о том, как учить других, и как различить, кого следует учить, а кого нет. После пошёл и собрал из чего сложить костёр, и сам сложил его. Тут стали сходиться люди; я же велел своим после смерти моей одарить чем-нибудь каждый дом в селении. И после я лёг на то, что приготовил для костра; и вокруг стояли ученики и люди из селения. И я простился с ними всеми, и далее лежал молча. Так я лежал четверть хода солнца, и умер на закате. И тот, кого оставил я за себя, увидел, что я умер, и тогда возжёг костёр. То же, что осталось, после отнесли в степь и там разбросали, как я велел. На том же месте, где был костёр, посадили дерево.