О НРАВСТВЕННОСТИ

Атархат — своим последователям

     Приветствую и желаю блага.

     1. Непременно найдутся такие, которые спросят: «Для чего вновь говорить о нравственности? Разве мало о ней сказано до сего? Что нового можно сказать о ней, и чему новому можно научить?». Я отвечу: верно, что о ней сказано много, — и даже более чем много. Но дело не в том, сколько сказано, а в том, сколько услышано, и сколько из услышанного вошло в жизнь услышавших. Можно криком кричать, стоя среди людей, — и никто не услышит. Если же кто и услышит, то может ударить в ответ. Так и с тем, о чём я здесь говорю. Сколько сказано о нравственности, сколько написано о ней, — поистине, это подобно безбрежному океану. Многие услышали и приняли услышанное в свои сердца; другие не услышали; третьи услышали, но отвергли, — кто из неверия, кто из боязни тягот, кто из корысти, гордыни или иной душевной язвы. Мир наш держится на людях, и сами они живут друг другом; и ни что иное, как нравственность, есть та опора, которая стоит в людях для других людей и для мира. Безнравственность есть не просто отсутствие нравственности, как пустота, которая не заполнена. Она есть яд, отравляющий душу и разрушающий человека, как ржа разрушает железо. А разрушающиеся люди разрушают и мир. Поэтому для каждого поколения вновь и вновь говорят о нравственности, — словно протягивают доброе снадобье, могущее защитить здоровых от тяжкого недуга и исцелить тех, кто уже болен. Вновь и вновь возводят в людях сказанную опору; совершают свои труды усердные труженики, рискующие ради этого многим и, бывает, идущие на смерть. Что бы было с миром без них — тех, кто разумеет нравственность и способен наставить в ней других? Мир и с разумением нравственности не слишком подобен раю; без него же он был бы подлинным адом, и род человеческий пресёкся бы весьма скоро, задушив сам себя. И он может это сделать, — ибо путь к гибели открыт для всех. Потому никогда, ни в какие времена, дурные ли или добрые, не будет лишним говорить о нравственности и наставлять в ней людей. Она — то богатство, которое при небрежении к нему иссякает весьма быстро; оттого труды по преумножению его не должны прекращаться.
     2. Суть нравственности состоит в том, чтобы избрать благо и держаться его, жить по нему. Благо же есть то, что отвечает законам Природы и её стремлениям. Хотя иные назовут благом иное, — волю высшего всемогущего существа, обычаи предков, желание человека, и так далее. Представления о благе проистекают из представлений об устройстве мира; а поскольку эти последние многоразличны среди людей, то и о благе немало имеется различающихся мнений. Некоторые из сего многоразличия делают вывод, что конкретного блага не существует вовсе, и что все представления о нём есть не более чем измышления склонных к фантазиям и заблуждениям человеческих умов. Из этого они делают дальнейший вывод — что благом может считаться то, что угодно считать таковым тому или иному человеку в тот или иной момент. А если так, то, по мысли их, и нравственности как таковой тоже нет, и её точно так же может по своему желанию кроить на себя любой, и может считать нравственным то, что ему угодно. Однако это есть великое заблуждение. И проистекает оно даже не столько из способности разума заблуждаться, сколько из склонности человека к своевольству. На деле же конкретное благо существует, — и понять это нетрудно. Природа живёт по определённым законам, кои берегут её жизнь и дают ей путь к дальнейшему развитию. Так вершится в Мироздании, и в нашем мире, как частице оного. Так же и с человеческим обществом, и с телом и душой каждого человека. Законы эти есть благо, — ибо ими держится жизнь и движется развитие; исчезни они, всё пришло бы к разрушению и погибло. Они — то конкретное благо, которое есть в Природе и человеке. И оно таково, каково оно есть; и от того, что многие заблуждаются и мнят его иным, оно иным не станет. То, что в желаниях и делах человеческих отвечает ему и является его частью, — нравственно. Посему нравственность существует, и она является вполне определённой. Не понимает этого тот, кто не желает понимать. Законы же, по которым живут Природа и человек, который есть её частица, не познаются в одночасье; здесь возможны и даже неизбежны ошибки и заблуждения, из коих проистекают и неверные представления о нравственности. Но если доподлинно известно, что нравственность существует и что её возможно познать, то и заблуждения преодолеваются легче, — ведь тогда знаешь, что искомое существует, знаешь, что поиски не будут напрасными и что в них есть смысл. Это уже достаточная опора для того, кто готов искать. А обретший путь обретает и представления о нравственности, свойственные этому пути.
     3. Вы обрели Учение. Оно говорит, что Творец через осознающих познаёт себя и совершенствуется. Совершенствование это есть, большею частью, моральная эволюция; эволюция же иная есть путь к ней, как к ступени, дающей частицам Творца способность совершенствоваться морально. Все осознающие, и в числе их — люди, обретают жизнь для этого. Познавая, они научаются различать благо и зло; а это нужно для того, чтобы уметь сознательно избрать то или другое. Избирая благо, человек делает не просто верный выбор, но дважды верный. Во-первых, преодолев в себе зло и избрав благо, он становится лучше, светлее Духом, — благодаря чему становится совершеннее и ближе к своему преображению Творец. Во-вторых, избрав благо, он делает нечто доброе и полезное для мира, тем улучшая его и жизнь людей в нём. Так одним верным выбором он способен порадеть и о душе Творца, и о его теле; и о будущем, и о настоящем; и о Мироздании во всём его величии, и о мире людей. А выборов таких в жизни много, и из них слагается верный путь. Поступок, проистекающий из верного выбора, есть поступок нравственный, а верный путь подразумевает нравственную жизнь. И верно то, что только нравственная жизнь есть такая жизнь, которая имеет подлинный смысл. Ведь люди, как и прочие осознающие, порождены для того, чтобы Творец мог стать совершеннее. При сём они не есть бездумные инструменты, предназначенные для неосознанного и предопределённого вершения. Они и есть сам Творец. В них его разум, его чувства и его качества, а их свобода воли — это его свобода воли. Они — это Творец, трудящийся над тем, чтобы стать совершеннее. Если они отринут своё долженствование и уже не будут теми, кем имеют быть, то утратят себя и своё место в Мироздании, утратят смысл своего существования. Вот глубокая суть нравственности. Для того ли она, чтобы снискать уважение окружающих? Для того ли, чтобы избежать кар, прижизненных или посмертных, за дурные поступки? Для того ли, чтобы не преумножать в мире зло, и тем сделать его лучше? Для того ли, чтобы заслужить лучшую посмертную участь? Всё это верно, — но всего этого самого по себе, по отдельности или в совокупности, недостаточно. Всё это хорошо в приложении к большему. Большее же есть то, о чём я сказал: совершенствование Творца и воплощение осознающими в жизнь смысла своего существования. Следует хорошо это понимать. Вот перед тобою выбор, — пусть и в чём-то невеликом. Избрав дурное, даже столь малое, ты поставишь Творцу препону на его пути и поколеблешь смысл и устои собственного существования; избрав же доброе, даже столь малое, ты поможешь Творцу в его пути и утвердишь смысл и устои собственного существования. Да, так, — и не менее. Такова самая сущность и изначальный смысл всякого нравственного поступка. Кто знает и понимает это, тот подлинно видит суть того, что он делает, и для него ясна истинная подоплёка нравственной жизни.
     4. Так по Учению. Однако что же те, кто не в Учении? Бессмысленна ли их жизнь, если они не знают верного пути? Нет, не бессмысленна она, — ибо это есть путь к пути. Поиск верного пути — тоже благо. Никто не был изначально ведающим его. В каждом человеке и ином осознающем содержится частица Духа, изошедшая из первого мира для того, чтобы возвратиться в него, пройдя нелёгкою дорогой и в пути став лучше. Каждый ищет верный путь; и те, кто нашёл его, тоже были такими ранее, в череде прежних жизней и в жизни нынешней. Кто не нашёл ещё верного пути, тот идёт путём неверным. Но и неверные пути небессмысленны. Одни из них проходят дальше от Истины, другие ближе к ней; на одних можно научиться доброму менее, на других более. Нравственность же слагается из знания того, что верно и что нет, из стремления поступить верно, и из умения сделать это. Знание необходимо, ибо оно есть основа для стремления и умения. Но если их нет, то и знание бесполезно. Более того: его можно обратить во вред. Так многие вершат зло не столько по незнанию, сколько по желанию. Для таких знание оборачивается бедой, ибо знать верное и умышленно поступать неверно — много хуже, чем поступать неверно по незнанию. Совсем иное с теми, кто поступает неверно, думая, что поступает верно. В таких есть стремление и умение, — а это весьма много. Даже без знания это способно сделать человека лучше. Искреннее стремление к благу — великая сила. И хоть это не может дать достаточного совершенствования и вновь вознести Дух в первый мир, всё же это хорошая опора, пока не обретён верный путь. В нравственности весьма важно чистосердечное стремление и старание жить нравственно. Оно столь значимо, что в немалой степени искупает ошибочность поступков, — когда человек поступает недолжным образом, при сём будучи уверен в обратном и искренне считая, что делает добро. Искренне следуя неверному пути тоже можно научиться нравственности, — хотя и не в достаточной мере. Тем паче, что и неверные пути содержат в себе нечто от Истины, — менее или более. Тот, кто идёт неверным путём, в чём-то поступает неправильно, а в чём-то правильно. Если же он искренне привержен благу, — такому, каким видит его, — и старается поступать в соответствии с оным благом, то есть нравственно, тогда он достоин уважения не меньшего, чем тот, кто идёт верным путём. Заблуждения же и ошибочный выбор пути есть не вина его, а беда. Остерегайтесь пренебрежительно относиться к таким людям и ставить их в глазах своих ниже себя, — ибо это будет безнравственно. Поистине, лучше искренне и старательно следовать неверному пути, чем знать верный путь и раз за разом соступать с него.
     5. В душах людей сокрыто многое, что незримо для ума. То же относится и к верному пути. Духу он ведом; однако разум и чувства слабо слышат голос Духа, и склонны к заблуждениям. Это естественно. Отдалившись от верного знания, человек снова идёт к нему, — с тем, чтобы в пути стать лучше. Это как если бы некто утратил зрение, а после постепенно вновь возвратил бы его себе, и стал бы зорче прежнего. Подобно этому люди через познавание возвращают себе утраченное зрение Духа. Однако если в отдельных людях Дух говорит не столь громко, то во всех вместе взятых он говорит громче, и слышен явственнее. Многое из того, что неведомо или непонятно отдельному человеку, ведомо и понятно человечеству. Глазами всего человечества верный путь видится яснее. Об этом свидетельствует и нравственность, взрастающая в человечестве с первых времён его существования. За многие тысячи лет много было держав, общественных укладов, законов, обычаев, мировоззрений. Много было дурного во всём этом, зла во всевозможных обликах и проявлениях, и много есть сейчас. Во все эти тысячелетия было и то, что виделось людям благом и выступало препоной злу. Многое менялось и в этом: то одно представлялось людям благом, то другое. Но важнейшее и глубочайшее не менялось; оно было той доброй пищей, коей питались и укрепляли силу свою человеческие умы и души во все времена. И обратив на это важнейшее свой взор, вы в наши времена увидите то же, что видели жители глубокой древности. Что же оно? Оно вот что. Всегда считались злом убийство и всякое насилие, злоба и жестокость, угнетение и равнодушие, несправедливость и попустительство злу, ложь и подлость, лицемерие и злопамятность, воровство и мошенничество, вероломство и клевета, жадность и лихоимство, трусость и зависть, леность и дармоедство, грубость и неряшливость, разврат и противоестественный блуд, гордыня и тщеславие, разнузданность и слабодушие, пресмыкательство и непочтительность, невоздержанность и самомнение. Всегда считались благом любовь и доброта, человеколюбие и отзывчивость, честность и верность, храбрость и старательность, трудолюбие и усердие, умеренность и щедрость, сострадание и способность заступиться за обиженного, справедливость и противление злу, стремление к знаниям и бережное отношение к миру, незлобивость и терпеливость, внимательность и аккуратность, самопожертвование и дружба, скромность и почтительность, рассудительность и самодисциплина, твёрдость перед лицом трудностей и прямодушие, ответственность и надёжность. И что всё это, как не то же, что осуждаемо и одобряемо Учением? Такова и есть его нравственность. Это потому, что оно указывает верный путь, — путь, ведомый Духу, живущему в людях. Под то ощущение, которым человечество единой своей душой различает доброе и дурное, Учение подводит опору знаний, показывая подлинное устройство мира и предназначение человека. Так доброе укрепляется надёжнее, а дурное изгоняется вернее. Таков ваш путь.
     6. Избранного пути надлежит держаться, прилагая к тому все возможные усилия. На нём вы сможете стать лучше и сделать лучше наш мир и самого Творца; поистине, такое стоит стараний и тружданий. И хотя нравственность Учения едва ли отличается от того, что признавалось среди людей нравственным раньше и что признаётся таковым сейчас, всё же она может быть осуждаема, — ибо зиждится на основе иной, нежели те основы, кои привычны многим. Это печально весьма; но таковы люди. Часто они готовы ненавидеть и подвергать гонениям тех, кто имеет отличные взгляды, — хотя бы из оных взглядов и проистекали поступки, подобные их поступкам. Поэтому нравственная жизнь не есть залог уважения от окружающих. Прежде в этом было хуже, а ныне стало несколько лучше; но сказанное зло не изжито полностью, и многие страдают от него. Будьте и вы готовы к встрече с ним. И остерегайтесь сами поступить так по отношению к кому-либо. Помните: если на не очень здоровой почве смогло взрасти древо, дающее добрые плоды, то это причина для радости. Чем больше добрых плодов, тем меньше будет тех, кто падёт жертвой плодов ядовитых; почва же духовная со временем может быть удобрена и избавлена от нездоровья. Я говорю вот о чём. В мире столько зла, в людях столько дурного, что тем, кто разумеет нравственность, следует идти рядом, плечом к плечу, как воинам в одном строю. Пусть истоки их нравственности и различаются: это не причина для вражды. Пусть нет согласия во всём, пусть меж ними будут и споры, — но пусть не будет вражды. Вот город, в коем есть добрые жители и есть поджигатели, предающие его огню лишь для того, чтобы развлечься, или согреться, или пограбить при панике, или навести ужас, или с иным дурным умыслом, а кто и по неразумию. Добрые же жители пусть и живут отдельными семьями, и пусть у всякого своя жизнь и свои стремления, — но город свой они берегут и обихаживают, радеют о нём. Как же не выступить им совместно на его защиту, как не противостать поджигателям? Если вместо сего они станут враждовать и драться меж собою, те сожгут город, и он погибнет, и все сгорят в нём. Наш мир — как сказанный город. Кто разумеет нравственность, те радеют о людях и мире; безнравственные же губят людей и мир. Разумеющим следует быть совместно в оберегании того, что другие губят. Разность же путей хоть и досадна, и бывает нередко препоной в понимании друг друга, но в сущности не является истоком вражды. И она преодолима, — ибо Истина одна, и верный путь один, и однажды умы и души придут к ним. А до тех пор разумеющим нравственность нужно совместно держать её щит, заслоняя мир и людей от тех, кто брызжет ядом безнравственности.
     7. Прежде бывало так, а ныне бывает ещё чаще, что те, кто держится нравственности, оказываются порицаемы и даже презираемы уже за одно это. Можно увидеть, как таких оскорбляют, бранят, глумятся над ними. Скажи вору, что ты не вор, или скажи блуднику, что ты не блудник, — и весьма вероятно, что услышишь в ответ презрительные слова: «Смотри, какой святой отыскался! Хочешь быть чистым, и лучше меня? Но я таков, каков есть, и тем горд; подобных же тебе не ставлю ни во что». Тебя могут бранить, высмеивать, называть глупцом, обвинять в лицемерии и гордыне, словно это ты идёшь против блага, или словно быть нравственным — нелепо и позорно. Поистине, горестно, что многие кичатся своей безнравственностью и ставят её выше нравственности. Они полагают, что человек по сути своей безнравствен, и что естественный его удел — грязь и смрад. Такие и не верят даже, что можно жить иначе; тех же, кто старается жить иначе, почитают за лицемеров или глупцов. Другие ставят превыше всего свои желания, а право на свободное удовлетворение их почитают священным законом. Для этих нравственно то, чего хочется им; законов, по коим живёт мир, и предназначения человека они и знать не хотят; тех же, кто живёт иначе, почитают за трусов или мошенников. Есть и такие, которые хоть и видят суть нравственности и умеют отличить доброе от дурного, всё же сознательно предаются безнравственности, — ради удовольствий, различных выгод, богатства, власти, славы и прочего, что столь соблазнительно. Эти особенно враждебны к разумеющим нравственность, ибо справедливо видят в них препону для своих достижений. Чем больше поборников нравственности и чем усерднее они её отстаивают, тем труднее сказанным негодяям вершить свои дела. И они преследуют неугодных, очерняют их, творят над ними насилие и даже истребляют, когда могут. И прочими делами своими разрушают мир, изгрызая его, как обезумевшие крысы, разбивают жизни людей, а души многих наполняют своим ядом, превращая их в себе подобных. С такими, бывает, приходится бороться не только словом, добрым примером и благим делом, но и силой, — чтобы защититься от них и защитить тех, кого они губят. Поэтому знайте, что следовать нравственности может быть не только трудно, но и опасно. У многих взрастёт злоба на вас, а иные могут поднять на вас оружие. Каждому надлежит быть готовым к этому. Нравственность есть не только труд следования пути, но и борьба; оттого Учение и говорит, что каждый человек — воин. Но воин он не в том, чтобы завоевать нечто и подчинить себе кого-то силой, а в том, чтобы бороться с дурным в себе и быть готовым выстоять в борениях с теми, кому неугодно благо и кто желает повергнуть его. Я говорю вам: можно быть воином, и не допускать в себя злобу, ненависть и ожесточение. Нельзя допускать этого даже по отношению к тем, кто восстаёт на вас. Если кто-то будет считать вас своим врагом, то это — дело его совести; у вас же врагов быть не должно, и вы никого за таковых не считайте. Если же ожесточитесь, то, защищая нравственность и благо, погубите их в себе, а в мире умножите зло. Мало что может быть горестнее подобного перерождения, — когда некто, радея о благе, переступает черту и сам превращается в зло. Берегитесь этого, не отравите благо в себе.
     8. Итак, следует держаться нравственности; и я сказал уже, в чём заключается смысл этого. Так становишься лучше сам, делаешь добро людям, утверждаешь жизнь мира и осуществляешь грядущее преображение Творца. И помните, что для столь великого дела, как сказанное преображение, важен каждый человек. Пусть никто из вас не говорит: «Я мал и слаб; что могу я сделать для Творца?». Всякий человек содержит в себе разум Творца и его душу. Познай, хотя бы на малую крупицу мир или человека, — и вот ты уже сделал разум Творца совершеннее. Удержи себя от дурной мысли, слова или поступка, — и вот ты уже избавил Творца от препоны на его пути. Сделай нечто доброе, — и вот ты уже помог ему сделать по его пути шаг более быстрый и верный. Великое слагается из малого: безбрежный океан — из едва видимых капель, уходящие в небесную высь горы — из крохотных частиц камня. Не будь малого с его предназначением и вершением — не будет и великого. Каждый человек поистине бесценен для Творца. Далее скажу вот что. Пусть никто из вас не говорит: «Я несовершенен; что толку от меня Творцу?». Всё идёт по пути совершенствования; никто и ничто не рождается совершенным. Каждая обретённая крупица знаний, каждое полезное свершение ума, воли, слова или рук есть шаг по сказанному пути. Человек становится лучше, мудрее и сильнее не в один миг, но постепенно, шаг за шагом. Не следует сразу требовать от себя слишком многого. Для одних это может обернуться разочарованием в себе; для других, кто послабодушнее, это может стать удобным предлогом к тому, чтобы в дальнейшем не прилагать усилий к должному вершению. В сём весьма важно знать меру: не требовать от себя чрезмерного, — но и не бездействовать, оправдывая это своим несовершенством. Нужно свершать благой труд в себе, прилагая к тому должные усилия и старание, и нужно трудиться на благо людей и мира, сколь позволяют твои умения, силы и возможности. Так, постепенно, и сам становишься лучше, и сделать можешь всё больше. Так меняются к лучшему люди, и так они меняют к лучшему мир. Каждый может это, — если только стремление его неложно и если он не выискивает возможностей к бездействию и способов оправдать его. Не трудиться в себе и не стараться сделать лучше людей и мир — вот один из ликов безнравственности. Что не идёт к лучшему, то погибает, — ибо жизнь есть развитие. Губить бездействием себя и через своё бездействие позволять гибнуть людям и миру — безнравственно. Благое же деяние нравственно само по себе, невзирая на то, принесло ли оно успех. Бывают и ошибки, и неудачи, и всяческий неуспех по различным причинам. Но даже если подобное произошло, и некоторое благое дело не удалось, то Дух, живущий в человеке, станет чище и совершеннее, — ибо желание блага и старания к его вершению есть тот труд ума, души и тела, который делает человека лучше. Не страшитесь же неуспеха в сём труде. Благое стремление и старания хороши для вас; а ничего доброго сделать не удастся, если не стараться, не пытаться, не прилагать усилий, усердия и должного радения. Труд такой рано или поздно принесёт живительные плоды.
     9. Подлинно: жизнь есть развитие. И нравственно то, что содействует жизни и всякому развитию, идущему во благо. Поэтому справедливо будет сказать, что в Мироздании всё держится на нравственности. Исчезни она — и благотворное развитие прекратится, эволюция угаснет и Мироздание умрёт. В Природе самой по себе всё живёт по законам естественной нравственности, для соблюдения коих частицам её активный разум не нужен, а довольно и глубинного знания, содержащегося в разуме пассивном. Законы эти хороши и полезны для эволюции. Из них одни касаются и осознающих, другие же для них есть пройденный шаг, и потому не годятся. К примеру, убийство одного зверя другим естественно, и потому не противоречит нравственности Природы. Человек же имеет в себе больше, чем имеет в себе зверь, и может познавать, и способен различать добро и зло, — потому и мера в насилии для него другая, и убийство человека человеком безнравственно. Это потому, что у зверя один смысл существования, а у человека другой. Некоторые полагают, что человек во всём подобен животному, и потому законы жизни человека те же, что у зверя. Другие полагают, что человек не подобен животному ни в чём, и что законы жизни их во всём различны. Ошибаются и те, и другие. На самом деле человек в чём-то подобен зверю, а в чём-то нет, и законы жизни их в одном сходны, а в другом различны. А в чём сходство и в чём различие, то открывается через познание. Наука такого различения непроста. Среди того, что ясно даже неискушённому уму, есть такое, что можно понять лишь имея глубокое знание мира и людей и обладая тем, что принято называть «мудростью». Однако же нравственность есть нравственность, — даже если у животного и человека она схожа не во всём. Зверь вершит своё благо, а человек своё. И благо, вершимое человеком, больше и сложнее, нужнее и действеннее для Мироздания. Зверь поступает нравственно, и иначе не умеет; человек же может вершить зло, бессознательно и сознательно. Зверь самой своей жизнью вершит то, что потребно Творцу; человек же может сделать то, чего зверь не может, но без чего Творцу не достичь преображения. Нравственность зверя бессознательна; нравственность человека сознательна, и она требует сознательного труда по её познанию и осуществлению. Но обе они являют собою проявления единого принципа. Они есть две стороны нравственности, на которой, как сказал я выше, держится Мироздание.
     10. Познание ведёт к научению нравственной жизни. Поэтому познавайте мир и людей, старайтесь узнать и понять существующее, учитесь различать доброе и дурное. А нравственным является любое благое дело, — от самого малого до самого великого. Жить нравственно — значит стремиться к благу и вершить его. И суть такой жизни не в том, чтобы улучшить нечто вокруг себя для своего же удобства, или заслужить почести и награды, или угодить некоей грозной силе, а в том, чтобы содействовать жизни и эволюции Мироздания, — сиречь Творца. Пусть же подоплёкой вашей нравственности не будет ни страх, ни алчность, ни честолюбие, ни иное дурное и недостойное. Всё это отравляет её, и она становится подобной плоду, радующему глаз и обоняние, но сгнившему внутри. Таким плодом не насытится голодный; а иной, увидев его нутро и разочаровавшись, после того вовсе перестанет верить в добрые плоды. Далее скажу, что поскольку нравственность так важна, то и претерпеть ради неё можно многое. Бывают люди, идущие на тяготы, муки и смерть за то, что они считают истинным, нравственным и справедливым, — при сём и не полагая даже, что это важно для всего Мироздания. Как же не быть таким тому, кто знает о сказанной важности? И если не идти на тяготы, муки и смерть ради столь великого и необходимого блага, то ради чего тогда? И в чём тогда будет отличие человека от червя, угнездившегося в дыре, прогрызенной им для себя в яблоке? Первое и главное отличие человека от животного — не в умениях рук, не в членораздельной речи, и даже не в способности мыслить. Оно в предназначении. Ради предназначения эволюция создала все прочие различия, — и те, о которых я сказал, и иные. И когда предназначение и благо есть одно, то что может быть выше? Это ли не то, ради чего нужно трудиться и бороться, ради чего имеет смысл жить и умирать? Сам род человеческий существует ради этого. И вы сего не забывайте. Понимайте и помните, что малейшее благо, совершённое вами, есть часть великого предназначения. Следовать ему нелегко. Прежде прочего, нужно преодолевать дурное в себе, — дурные качества и пороки, вредные привычки и неправые стремления, искушения и прочее непотребное, что имеет свойство взрастать в человеке, подобно недугу души. Шаг за шагом, прилагая усилия, преодолевайте всё это. Кроме преодолевания дурного в себе, боритесь и с дурным вокруг себя. Вас могут искушать и совращать, бранить и очернять, преследовать и мучить, и ставить пред лицо смерти. Не сдавайтесь, не покупайте безопасности, покоя и довольства недостойной человека ценой, — ценой трусости, подлости и попрания блага. И старайтесь сделать людей и мир лучше: это вернейшее средство выстоять в борьбе со злом и повергнуть его. Всё, о чём я говорю, весьма непросто и нелегко: кто осмелится отрицать? Однако оно в силах человека. Он сам порождает всё зло в своём мире, и сам способен противостоять ему и изжить его. Природой приданы ему необходимые для этого борения силы, — а иначе зачем ему и существовать? Поэтому ищите и находите их в себе. Верно говорю вам: сил в человеке больше, чем может он предполагать. Природа придаст вам сил и сверх того, — ибо она щедро дарует их тем, кто не противопоставляет себя ей, а течёт струёй в её потоке. Сил у вас много, и жизней много. Как можно повергнуть того, в ком бездна силы, кто един с Природой, и кто, даже умерев, возвращается, чтобы продолжить дело блага? Дурное не может победить того, кто сам не пожелает быть побеждённым. Таким порождён человек, и так вершится.
     11. Вот ещё нечто, что следует вам знать и помнить. Верша благое дело, блюдите его в чистоте, не оскверняйте недостойными, безнравственными методами. Некоторые говорят, что ради успеха большого благого дела можно прибегнуть к нечистым способам, ибо цель оправдывает средства. Не верьте. Нечистый, безнравственный способ в благом деле, — это частица гнили, которая заражает и здоровое. Грязные методы не помогают делу, а подтачивают его и отравляют; так болезнь подтачивает тело, и так грязь или отрава проникает в чистую воду, и та становится негодной для утоления жажды или ядовитой. От этого подлинное благо оборачивается мнимым, и успех его будет содержать в себе поражение; вершитель же его делает шаг в сторону от верного пути. Вот что нужно понять: человек порождён ради совершенствования Духа, без какового совершенствования Творцу не преобразиться. Дух же совершенствуется через познание осознающими себя и мира и следование благу. Достигая чего-то доброго недостойным способом, человек не только отравляет вершимое благо, но и ставит препону для совершенствования в себе, и к тому же приучает себя к вершению дурного. И вот, он хотел сделать как лучше, — а вышло так, что он и вершимое благо отравил, и себя сделал хуже, и помешал Творцу в шаге по его пути, тогда как должен был помочь. Этого ли он хотел, к этому ли стремился? Доброго не создашь через зло. Делая так нечто полезное, ты делаешь ещё больше дурного. Для совершенствования же Духа нужнее нравственный поступок, нежели практические выгоды, — к тому же ещё и отравленные злом. Поэтому в благом деле никогда не отступайте от принципов, не допускайте лжи, любого обмана или мошенничества, подлости, предательства, неправого насилия и иного дурного и безнравственного. Сколь бы великим и необходимым ни было вершимое благое дело, не оскверняйте его недостойными методами. Пусть оно не удастся, и пусть в чём-то добром и нужном это обернётся промедлением или даже неуспехом, — зато Дух, душа Творца, станет совершеннее. А успеха и не было бы, даже если бы дурное и было совершено, — ибо мнимый успех, содержащий в себе зерно разложения и гибели, не есть то, что виделось как благая цель. Даже в столь великом и необходимом миру деле, как Учение, нельзя идти на применение недостойных методов, — хотя многие сочли бы, что в подобном деле успех стоит того. Я блюду Учение в чистоте. Скоро уж двадцать лет с начала откровения, — а успех его далеко не столь велик, как мог бы быть. Добрый росток трудно пробивается сквозь ссохшуюся без животворной влаги землю. Трудностей и препон много, а подмоги мало. Её могло быть и больше, и успех мог бы быть велик, не в пример нынешнему, — да, многого можно было достигнуть за прошедший срок. Но для этого нужно было поступать безнравственно в том или ином, и принимать помощь, влекущую за собою безнравственные дела. Возможности такие были, — но я не принял их, говоря себе: «Пусть лучше Учение пройдёт более долгим и трудным путём, — но зато останется чистым; пусть плоды доброго древа созреют позже, и пусть даже сам я их не увижу при жизни, — но зато они не будут отравлены». Так же и вы поступайте в любом своём деле, малом ли или великом. Не вершите добра через зло: ни нравственности, ни подлинной пользы в таком вершении нет.
     12. Многое ещё можно сказать о нравственности; тема это подобна кладезю, который не исчерпать и за целую жизнь. Но я сказал уже, что сказать намеревался: о том, в чём сущность нравственности и подлинная её значимость, и о важнейших принципах следования ей. Из того, что сказано здесь, можно понять и многое другое, — тем больше и вернее, что в Учении уже немало сказано о многом и разном, что касается нравственности, и будет сказано ещё немало. Здесь же я являю вам основу самого принципа нравственности. Поймите его и осознайте. Смотрите открытыми глазами — и увидите, как принцип этот связан с любым элементом Учения. С одними он переплетён, как нити в прочной ткани; другие восходят к нему, как ступени к вершине; третьи проистекают из него, как реки из единого истока. Иначе и быть не может, — ибо он есть одна из опор, на которых зиждится всё. В существовании Мироздания познание есть первый великий шаг, а сознательное следование благу — второй. Без первого не будет второго, а без второго не будет преображения Творца. Поэтому нравственность есть нечто много большее, чем можно предполагать. Она важна и нужна не только лишь человеку, чтобы ему оставаться чистым, и не только лишь обществу, чтобы ему быть благополучным. Она важна и нужна всей Вселенной. Не будет ложью, если сказать, что Вселенная воздвиглась ради неё. Посмотрите на звёздное небо и осознайте вот что: звёзды горят потому, что для вас возможно жить нравственно. Если бы было невозможно, звёзды не горели бы, ибо были бы не нужны; и всех просторов Вселенной не было бы, и соцветия трёх миров, и не было бы тверди под вашими ногами. Вот о чём я хотел сказать вам. Поймите и помните.

     Доброго пути.

О ПАНДЭКТЕ

Атархат — своим последователям

     Приветствую и желаю блага.

     1. Здесь хочу сказать и разъяснить вам для верного понимания, что такое пандэкт и как следует к нему относиться. Ведь он — часть Учения; а оно едино, и в нём всё необходимо и всё соединено надлежащим образом, и ничего нельзя не только убрать, но даже и просто понять неверно. Неверное понимание есть ошибка, в которой ошибающийся не виноват, — если только ошибка эта не имеет своим истоком леность и нерадение к познанию Истины. Но, хоть он и не виноват, ущерб пониманию наносится подлинный. Это то же самое, как если бы кто-то нечаянно вышиб камень из основания дома. Этот кто-то не повинен ни в каком злом умысле; однако же дом теперь непрочен, если вообще не рухнул. Так и с Учением. Само по себе оно прочно, ибо выстроено из Истины и ею же скреплено, и оно не может рухнуть. Но понимание человека укрепляется постепенно, по мере познания и уяснения основных положений, деталей и аспектов Учения. И если одна деталь, пусть даже малая, в понимании познающего окажется не тем, чем она должна быть, или окажется не на своём месте, то и понимание будет ущербным, и всё его здание будет непрочным, и со временем неизбежно рухнет. А ведь это — не дом, прибежище для плоти, который можно и выстроить заново, а понимание Истины, которая одна и которую не перестроишь по-другому. Поэтому исключительно важно понимать верно даже мелочи. Я скажу даже так: лучше знать меньше, но вернее, чем знать много, но нетвёрдо. Это справедливо в отношении каждой малости. А пандэкт — не малость. Он есть зафиксированное, закреплённое в письменной форме Учение; он есть то, что не может быть оспорено никоим образом. И ещё вот что он такое. Он, по сути, есть я; мой голос и мои слова, сохранённые для вас. Я человек, и однажды я умру тоже. Тогда у вас останется пандэкт, написанный мною, где изложено Учение и где нет ошибок и лжи. Он будет вам основой для жизни и всякого дела; и в нём вы отыщете основания для вершения добра и основания для невершения зла. Для всех вас он будет основой; и даже мудрейшие из Учителей будут учить исходя из того, что изложено в нём. Кратко говоря, пандэкт есть словесное выражение Учения, данное вам мною для знания и для того, чтобы можно было избежать ошибок и изобличить намеренные искажения Учения и лжесвидетельствования о нём. Вот как важен пандэкт. И правильное отношение к нему столь важно, что без такого отношения и само должное следование Учению невозможно.
     2. Итак, пандэкт есть письменная основа Учения. Это значит, что в нём изложено важнейшее из того, что относится к Учению. Каждый сэлис его и каждый логион имеют своей основой Истину; так через пандэкт основой Учения является Истина. Однако же уместить в пандэкт всю Истину, которая равна Мирозданию, не в человеческих силах. Поэтому неправ будет тот, кто подумает, что к изложенному в пандэкте больше нечего прибавить. На самом деле в нём изложены основы, на коих зиждится всё, что возможно для человека увидеть вокруг себя и в себе. Если уподобить Истину древу, то можно сказать, что в пандэкте рассказывается о корнях этого древа, о стволе его, крупнейших ветвях, многих ветвях поменьше, некоторых мелких веточках и некоторых листьях. А остаётся ещё немало ветвей, и вовсе уж бесчисленно малых веточек и листьев, о коих можно было бы сказать. И вот почему о них не сказано. Того, что я знаю и продолжаю узнавать, не уместить в книгу, пишущуюся в течение одной жизни. Но и мои знания не беспредельны. Есть много такого, чего я ещё не знаю; и даже через тысячу веков будет ещё оставаться много такого. Да, это так: ведь Истина беспредельна. Однако же важнейшие основы мне ведомы; их и ещё многое я излагаю в пандэкте. Я заложил фундамент, на котором должно возводиться здание дальнейшего познания для всех, кто в Учении. Тут я повторю вновь, что в пандэкте изложены основы, и основы эти незыблемы. Всё то, что будет изложено отдельно в дальнейшем мною и другими, будет являть собою дополнения к этим основам, — точно так же, как меньшие ветви есть продолжения больших ветвей, из которых они растут и на которых держатся. И дополнения эти не могут противоречить основам, — ведь Истина непротиворечива. Поэтому пандэкт есть эталон для познающего. Пусть каждый из вас поверяет пандэктом своё познание; пусть он определяет, не противоречит ли то, что ему открылось, изложенному в пандэкте. И если противоречит, то это значит, что он ошибся в познании, или же неверно понял открывшееся ему, или же недостаточно глубоко понял пандэкт. Пусть он трудится в своём познании, дабы научиться видеть гармонию существующего. Я же скажу и повторю, что в этой гармонии существует всё, и её можно и нужно познавать и понимать. Много ещё будет познано такого, о чём ничего не сказано в пандэкте, или же сказано мало. Для примера скажу, что каждая из наук имеет столько знаний о своём деле, ей ведомо столько деталей и тонкостей и столько их взаимосвязей, что всего этого никак невозможно изложить в пандэкте, — и не только для всех наук, но даже и для какой-нибудь одной. Так же и с человеком. Невозможно в пандэкте рассказать всё о душах и умах людей, — живших прежде, живущих сейчас и имеющих жить в будущем. Поэтому в отношении знаний как таковых пандэкт не исчерпывающ. Но он исчерпывающ в отношении основ, — основ Истины и самого Учения. В нём изложено то главное, из чего проистекает всё остальное.
     3. Пандэкт написан мною, и никем другим он не мог быть написан. Только я безусловно обережён от ошибок в том, что излагаю в пандэкте. Только я научился тому, чему научился, прямо от Эмере, Бога Мудрости. Только я могу должным образом заложить основу Учению через писания, входящие в пандэкт, и только я имею на это право как наиболее сведущий и как тот, кто предназначался к сему. Это значит, что в пандэкте не может быть текстов, написанных не мною. Никто никогда не сможет прибавить к нему своих писаний, сколь бы хороши и ценны они ни были. Познавать необходимо, и познанное будет излагаться теми, кто сумеет его изложить; но всё это не будет входить в пандэкт, а будет являть собою дополнения к нему. Я и сам излагаю некоторое из познанного мною отдельно, не в пандэкте; на то есть свои причины. Пандэкт составлен из известных книг, включённых в него мною. Никто не имеет права включать в него не только своих писаний, но даже и моих, которые я не включил в него сам. Однако это не значит, что после того, как в пандэкт перестанут добавляться книги, он со временем утратит ценность свою и значимость. Основы неизменны; поэтому он будет одинаково ценен и значим всегда, — вплоть до смертного часа последнего человека. И вот ещё что скажу. Почитайте пандэкт, но не называйте его «Священным Писанием». В Учении нет такого понятия о священном, какое есть в различных религиях; и я добавлю ещё, что сверхъестественного не бывает. Поэтому тот, кто пожелает, может называть пандэкт «Истинным Писанием», или же просто «Писаниями». В пандэкте есть особая сила, о коей скажу ниже; но сила эта не сверхъестественна, и она вторична по отношению к Истине, проявлением которой является. И вы цените и почитайте пандэкт за то, что в нём — Истина, и за то, что он от Эмере и от других богов, и от живших когда-то людей, чьи слова я записал, и за то, что он от меня, и за то, что в нём великие знания, великий труд и великая сила, и за то, что он есть основа для жизни Учения и основа для будущего людей. А о том, как следует выражать своё почитание в обращении с ним, я скажу несколько далее.
     4. Вот какая сила заключена в пандэкте: сила Истины. Ведь Истина несокрушима; и правота, которую даёт следование Истине, несокрушима тоже. На эту силу нет силы. И она порождает неизмеримую мощь в душе того, кто неложно следует Истине. И ум его тоже становится сильнее, ибо в Истине он имеет опору для себя, а в пандэкте — помощь себе в пути познания. Вот сила для души и сила для ума, содержащиеся в пандэкте. Но этого мало. Есть в нём и другая сила, которая тоже проистекает из Истины. Сила эта есть особая энергия, которую я назову энергией Истины. Благая эта сила присутствует везде, где вершится дело Истины, и во всём, через что оно вершится, и во всех, кто его вершит. Я сравню её с незримым сиянием, которое, однако, можно иногда увидеть, а чаще — ощутить. И вот эта сила действует особым образом. К примеру, она может защитить от многого дурного, грозящего человеку из второго мира, или же от злобы и злодейства другого человека, которые он — осознанно или неосознанно — направляет на кого-то через второй мир. Ещё сила эта может исцелить, — если это возможно сделать через энергию. Конечно, не всегда она может защитить или исцелить, ибо от многих обстоятельств зависит, сможет ли она проявиться в конкретном месте и в конкретный час; но это возможно. И если исцеление менее возможно, то защита возможна гораздо более. В сём случае всё по большей части зависит от человека, которому эта защита даётся. Он может и сам помешать защитить его, если, скажем, будет неискренне следовать Истине или делать что-то недостойное. Силой этой обладает каждый сэлис пандэкта, каждая митэвма или иная часть, каждый логион и каждый параграф и предложение. Это значит, что сказанная сила исходит от самой книги, которую можно взять в руки, — от пандэкта в целом, от отдельного тома или отдельного сэлиса, от любой отдельной части. Даже отдельный логион, написанный на чём-либо, имеет некоторую силу, — большую или меньшую, в зависимости от своего содержания. Да, это так. Но не думайте, что сила эта сделает всё необходимое за вас. Помните о ней, но не полагайтесь на неё чрезмерно. На деле всё зависит от человека; она же может лишь несколько помочь. И ощутимую помощь сможет она дать только тому, кто и сам поможет ей своим чистосердечием и неложным следованием благу. Так вершится потому, что и в сём случае нужна гармония, — гармония направленности двух сил: той силы, о которой я здесь говорю, и силы самого человека. Если не будет их содействия, то как сможет получиться и достойный результат? Вот этого не забывайте никогда.
     5. Пандэкт должен быть опорой для ваших умов, для ваших душ и совести. В нём говорится о существующем и о том, как должен жить человек. Это значит, что в нём вы найдёте ответы на многие важнейшие вопросы, в нём отыщете наставления и примеры достойных поступков к разным случаям жизни. И хорошо будет, если каждый из вас будет иметь в своём распоряжении книги пандэкта. Пандэкт — это не то, что можно прочесть единожды, ради того лишь, что писания его интересны. В нём — основа; и основу эту, которая должна быть фундаментом жизни каждого из вас, нужно знать, и знать хорошо. Нет нужды непременно заучивать тексты пандэкта наизусть; но знать то, о чём в нём говорится, необходимо. Поэтому читайте его и перечитывайте многократно и постоянно; лишним такое чтение не будет, если оно добровольно. В пандэкте вы найдёте то, что подлинно важно для вашей жизни. Пусть он будет для вас тем, чем обозначен должный путь. И пусть каждому из вас в понимании пандэкта помогает его Учитель; и пусть Учитель помогает в правильном приложении к жизни того, что сказано в пандэкте. А в нём нет лжи и заблуждений, но только Истина и правдивые рассказы о том, что было с другими. И вы обратите свои взоры на судьбы тех, кто был до вас; недаром о многих из них рассказано в пандэкте. Всё это для вас. Пусть они будут вам примерами достойной жизни и достойных дел. Наставления же пусть будут руководством в жизни и в поступках. Я скажу, чем по сути должен быть для вас пандэкт. Он должен быть для ваших душ и умов тем же, чем является пища для ваших тел. И эту пищу душ и умов вкушайте постоянно, и из неё черпайте силы. Понятия ваши о существующем и вершащемся должны основываться на том, что говорится в пандэкте; равно и понятия о человеке. Пусть каждый из вас по пандэкту и по словам своего Учителя учится тому, каким надлежит быть лично ему. И пусть пандэкт будет для вас мерой правды. Если кто-то говорит что-то, что противоречит пандэкту, то это значит, что он заблуждается или намеренно лжёт. Истина изложена в пандэкте ясно и определённо; и ничто, что противоречит этому, быть Истиной не может. Настоящий Учитель не может в своих наставлениях и поступках идти против Истины. Поэтому пандэкт должен быть для вас ещё и мерилом подлинности наставников. Если наставник хочет опровергнуть нечто из того, что сказано в пандэкте, то знайте, что наставник этот — не от Учения, и верить ему не следует. Могут найтись и самозванцы, под видом Учения учащие чему-то своему: таких вы отличайте от подлинных Учителей через сравнение их наставлений со сказанным в пандэкте. Пусть оный будет для вас образцом, эталоном Истины, — ведь в нём мои слова, а меня наставляет Эмере, Бог Мудрости.
     6. Учитесь истинному и должному по пандэкту; так я всегда буду Учителем каждого из вас, и так у каждого из вас будет два Учителя: тот, который наставляет лично, и я. Если же который-нибудь из вас почему-либо не будет иметь Учителя, то до того времени, пока он его обретёт, Учителем его буду только я, через пандэкт. Также хорошо и безусловно необходимо будет для вас читать кроме пандэкта ещё и другие верные и толковые писания об Учении. Ведь в пандэкте сказано не всё. Но в нём изложены важнейшие основы, и прочее непременно должно им соответствовать. Здесь повторю ещё раз: поверяйте пандэктом знания и свою жизнь. Учитесь по нему сами и учите своих детей. Но не принуждайте их не глядеть ни на что другое, кроме него. Помните, что человек избирает себе путь сам, по достижении должного возраста, который есть двадцать один год. Однако поскольку нельзя оставлять ребёнка без должного воспитания и научения о мире и жизни, то учите детей по пандэкту, прямо и не прямо, смотря по возрасту их и соображению. По вхождении же в сказанные лета пусть дети ваши сравнивают то, что узнали они из Учения, с тем, что узнали они откуда-либо ещё, и пусть сами решают, что признать им Истиной. Ещё скажу вот что. Зная, что из различных Писаний только наш пандэкт содержит в себе Истину и доверяя только ему, всё же не относитесь презрительно к чужим Писаниям. Хотя они и не истинны, они достойны уважения. Да, ведь они — опора для человеческих душ, умов и жизней. Знайте и не бойтесь утверждать, что Истина — в пандэкте «Эрма»; но остерегайтесь оскорбить чужие Писания, — которые, к тому же, могут содержать в себе крупицы Истины. Умейте различать, где заканчивается обычное отрицание истинности и критика и начинается оскорбительное поношение. Уважайте чужие Писания, при этом неуклонно следуя Писаниям нашим. Никого не принуждайте читать пандэкт, тем паче — признавать его Истинным Писанием. Помните, что Истина не носит с собой плети. Кто ценит пандэкт, тот будет читать его с наслаждением; кто не ценит его и не признаёт поместилищем Истины, тот волен в своих мнениях так же, как и любой из вас. Опора, которая навязана силой, это уже не опора, но оковы, и добра из сего не будет. Хорошо предложить кому-то прочесть пандэкт или что-либо из него; но навязывать нельзя. И нельзя с пренебрежением относиться к тому, кто не читал пандэкта или не верит ему. Кто из вас позволит себе такое отношение, о том я скажу, что он сам ничего в пандэкте не понял, и позорится по своей глупости.
     7. Теперь скажу о том, как выражать своё почитание пандэкта. Начало этого — в обращении с самою книгой, в которой содержится пандэкт, сиречь какая-нибудь его часть. С книгой следует обращаться осторожно, бережно и аккуратно, не рвать её и не портить никак иначе. Не следует небрежно швырять её, стучать по ней и на неё опираться. Не следует использовать её как подставку для сторонних предметов, — исключая разве тот случай, когда на ней в одной стопе лежат другие книги, хотя бы даже и не относящиеся к Учению. Не следует пачкать её, — исключая лишь необходимые пометки на страницах; но даже и от пометок таких лучше воздерживаться, кроме особо необходимых случаев. Держать книгу в руках следует уважительно, избегая небрежности; нужно сознавать, что в руках твоих не что-нибудь, а поместилище Истины. Так же почтительно нужно обращаться с пандэктом и тогда, когда он не в бумажной книге, а в чём-либо другом. Если даёшь книгу в руки тому, кто может быть небрежен с нею, то попроси его обращаться с нею уважительно и аккуратно, либо же не давай её ему, если видишь, что даёшь на поношение. Если видишь, что кто-то поносным образом обращается с нашей книгой, находящейся в его владении, постарайся убедить его об ином, уважительном обращении. И с любым предметом, на котором начертано что-либо из пандэкта, обращайтесь уважительно. Далее вот что. Изречения и цитаты из пандэкта не употребляйте попусту, тем паче — в целях дурных или неприличных. Праздная болтовня или злобные, грубые речи, непотребные и сами по себе, пусть не содержат в себе частиц пандэкта, ибо это есть безусловный знак неуважения. И не говорите о пандэкте в небрежном тоне; равно и о любой его части. Если же это делает кто-то другой, кто не в Учении, или если он оскорбительно хулит пандэкт, или употребляет цитаты из него попусту или с грубостью, или же использует их для насмешек и непотребных шуток, то, если есть такая возможность, следует попросить его этого не делать. Сами же помните, что шутка не оскорбляет пандэкта, если в ней нет грубости, глупости и непристойности. А особо остерегайтесь искажений. Цитаты из пандэкта следует употреблять не только уважительно, уместно и с толком, но и точно. Поэтому во избежание ошибок заглядывайте в книгу и берите цитаты прямо оттуда, не особо полагаясь на память, — разве только будете совершенно убеждены, что помните точно, или же книги под рукой не окажется, или по иной уважительной причине. Что же до самих цитат, то разумное их употребление весьма хорошо, и всегда на пользу. А если кто-то из вас при цитировании, будучи неуверен в своей памяти, мог свериться с книгой, но поленился, то я скажу, что он пренебрежительно отнёсся к Истине. Цитаты из пандэкта позволительно наносить на некоторые предметы, — но только при явной необходимости; и это не должно служить злу, неприличию, похвальбе или пустым затеям. Цитаты можно также брать себе в качестве девизов; но в сём случае носитель девиза не должен позорить его или допускать, чтобы он обратился в ложь.
     8. Вот, я несколько разъяснил вам, что такое пандэкт и как надлежит к нему относиться и обращаться с ним. Всё, что я сказал здесь, есть часть Учения, — и вы отнеситесь к этому соответственно. Конечно, сказано здесь не всё: многое ещё можно добавить. Но важнейшее я изложил; прочее во многом зависит от обстоятельств, кои во всём их разнообразии предвидеть невозможно. И я хочу, чтобы вы, мои последователи, поняли сказанное мною и держались означенных правил. Я хочу этого потому, что это необходимо. Будь иначе, я не стал бы обращаться к вам через вот это послание. В жизни важно всё; на одном человеческом вздохе может держаться вся Вселенная. Кто не понимает этого, тот пусть поторопится понять. Путь слагается не столько из расстояний, сколько из шагов идущего. И уметь правильно взять в руки должную книгу есть шаг немаловажный. Это есть штрих в образе человека из Учения. А один неверный штрих может испортить прекрасную картину, и приятное лицо может превратить в уродливое. Так в отношении не только пандэкта, но вообще всего. Помните это и остерегайтесь одним небрежным движением превратить должное в непотребное. Я говорю вам: радейте о чистоте каждого своего шага, даже и малого. О пандэкте же скажу так: будьте достойны того поместилища Истины, которое держите в своих руках.

     Доброго пути.

     Книга «Эпистолэ» (что значит «письма», «послания») является третьей книгой пандэкта. Она представляет собой собрание посланий пророка, адресованных отдельным ученикам, всем последователям Учения и всем людям вообще. Их тематика — вопросы, касающиеся Учения, мораль и этика, различные наставления.
     На данный момент книга не закончена. В неё включаются новые послания по мере их появления.

ОБ ОБРЕЧЁННОСТИ

Атархат — своим последователям

     Приветствую и желаю блага.

     1. Следовать Истине и Благу весьма непросто; это великий труд не только плоти, но прежде — ума и души. И если ум будет ленив, а душа боязлива, то путь этот, вопреки своей сущности, никуда не приведёт. Поэтому вступая на сей путь надо понимать, что будет тяжело и больно. Однако же так будет не напрасно. И это уже само по себе великое счастье, — трудиться и страдать не зря; хотя есть много таких, которые этого не понимают и не желают понимать. Им мнится, что можно прожить без тружданий и боли. Однако же это не удавалось ещё никому, и никогда никому не удастся. Это поймёт всякий, кто способен явственно увидеть свою жизнь и себя. И я скажу: все мы обречены на труждания и боль, и это надо принять как неизбежность. Кто сумеет принять это, тот не увидит большого смысла в том, чтобы стараться облегчить себе жизнь через трусость, ложь, подлость, насилие и иные грязные и исполненные зла поступки. А кто сумеет глубоко и подлинно осознать это, тот поймёт, что неизбежные страдания можно сделать ещё и ненапрасными, если избрать себе в жизни достойную цель и к ней стремиться. Под достойной целью я разумею всеобщее благо. Хотя забота о благополучии, к примеру, своей семьи или своей страны тоже есть дело благое, это всё же недостаточно для человека. Он рождается для того, чтобы объять своей душою весь мир, и даже ещё больше; и ему даётся довольно душевных сил для этого. Потому и жизнь свою надо строить соответственно, и быть готовым преодолевать трудности должного пути. Поистине, осознание обречённости на труды и страдания весьма важно и необходимо. Оно может подарить осознавшему спокойствие и способность узреть то, чего он прежде не видел. Это подобно тому, как если бы у некоего человека болел зуб, и человек этот всё своё время и все свои силы употреблял на то, чтобы избавиться от этой боли. И вот он узнал, что никогда от неё не избавится, либо же, избавившись, тотчас же обретёт другую боль. Знание это дало ему спокойствие, — ибо он понял, что незачем больше изводить себя стремлением избавиться от боли, и незачем тратить на это силы и время. Он жил с болью, и будет продолжать жить с ней; стремления же и усилия свои он может теперь направить на нечто более полезное и необходимое. И если в новых стремлениях прежняя боль сменится на новую, то это будет хотя бы не зря. Так вот, я говорю вам: от страданий в своей жизни вы не избавитесь всё равно; поэтому правильно будет употребить свои душевные и телесные силы на труды во имя борьбы со страданиями и болью много большими и худшими, — каковые есть страдания и боль всего мира. И это есть единственно верный путь к тому, чтобы облегчить и собственные страдания, — если не в нынешней жизни, так в жизнях будущих.
     2. О том, что вы живёте не одну жизнь, не забывайте никогда. Забыв об этом, вы утратите огромную часть себя; это то же самое, как видеть только свой сегодняшний день, не зная, что были прожитые годы и что ещё предстоят годы грядущие. Вот подлинные слепота и глухота. Да и Учение не нужно тому, кто теряет в себе столь важную его часть. Осознание же того, что нынешняя жизнь — лишь одна из многих, меняет видение и себя, и мира вокруг. И обречённость на страдания тяготит меньше, — ибо хотя ты и понимаешь, что в следующей жизни страдания продолжатся, но понимаешь также и то, что обречённость твоя не есть обречённость на полную и окончательную гибель, и что страдания не смогут погубить тебя, и ты сможешь сражаться, не опасаясь поражения, и в конце-концов увидишь успех своего дела. Боль есть боль; но боль можно вынести. Если она не является предвестницей гибели, то она не так и беспокоит. А тот, кто живёт не одну жизнь, погибнуть не может. Для него гибель в одной жизни есть лишь временный уход, за коим последует возвращение. Для того, кто трудится, это есть залог успеха в труде; для воина это — залог победы. Вот что ещё поймите: вы обречены на жизнь. Ничто не способно уничтожить вас, и бояться вам нечего. Умирая от тяжести лет или погибая в борьбе, вы будете возрождаться вновь и вновь. Это — истинное бессмертие. И все люди таковы. Но есть много тех, кто не знает об этом; для них и боль больнее, и смерть страшнее, и трудности в борьбе порождают в них семя отчаяния. У вас же есть драгоценное знание, есть осознание своего бессмертия; питайте же себя им, черпайте из него силы. Вы простираетесь в прошлое и в будущее, подобно нити, на которой держится жизнь мира; и нить эта не оборвётся никогда. Кто подлинно осознает это, тот обретёт особую силу, ибо станет большим, чем был до этих пор. Такой сможет сделать для людей и мира много больше, а страдания будут для него менее мучительны. Узрите в себе негасимую Жизнь, дайте её мощи напитать ваши души, — и вы увидите себя иными.
     3. Для того, кто в Учении, важен путь. Ради обретения этого пути — верного пути — каждый из вас и пришёл в Учение. Но что такое этот путь? Он несёт в себе труждания и боль, как и было сказано. Так вершится потому, что верный путь — это путь благого изменения себя и мира. А изменить что-либо без труда невозможно. Страдание же есть спутник борьбы, коей неизбежно обернётся труд, меняющий человека и мир. И необходимо помнить и сознавать, что путь есть таковой только тогда, когда он соблюдается в прямоте. Нельзя идти по пути, идя одновременно в две разные стороны; и нельзя сказать, что ты идёшь по чистой дороге, если одна твоя нога ступает по грязной обочине. Следование пути должно быть неуклонным. И если в первое время после того, как ты вступил на путь, это может получаться не весьма хорошо, то далее необходимо учиться соблюдать путь в точности. Многие из тех, кто плохо следует избранному пути, оправдывают себя, говоря: «Я не могу делать лучше, ибо не имею на то сил». Подобные оправдания — вот что поистине опасно. За ними всего чаще скрывается леность и нежелание утруждать себя духовными и волевыми борениями. На деле же сил на преодоление должного пути у человека довольно; Природа создала его для преодоления сего пути, и вложила в него потребные для сего дела силы. Кто подлинно хочет и стремится достойно пройти путь, тот отыщет в себе силы для этого; пусть и не сразу сумеет он открыть их в себе, но со временем — непременно. Однако если время это длится годами, а идущий всё не движется, то тут не в нехватке сил дело, а в нехватке желания. Бывает, — и часто при сём случае, — что такой идущий обманывает и себя, страшась признаться самому себе, что слабость его есть слабость мнимая. Опасайтесь же впасть в сказанный обман. Будьте строги к себе и будьте с собою откровенны. И помните, что сил на достойное преодоление пути у вас хватит: нужно только не прятать их от себя. Каждый способен выстоять в битве, вытерпеть боль и утвердить благо мира собою. Помните об этом; помните всегда.
     4. Вот что нужно понимать непременно: подлинное следование пути невозможно без обречённости. И обречённость эта есть ни что иное, как отсутствие выбора. Кто живёт без явственного пути, тот может быть нетвёрд в убеждениях своих и мнениях, и может изменять их или даже поступать вопреки им, если к тому понуждает его страх, леность или выгода. Такой может быть ненадёжен, подобен мягкой глине, сминающейся даже под лёгким нажимом, или воде, принимающей форму любого сосуда, в какой бы её ни налили. Тот же, кто следует избранному пути, должен быть подобен прочнейшему камню, который таков, каков он есть, о который затупится и стальное рубило, и который можно уничтожить, разбив, но нельзя придать ему чуждую форму. Если не быть таким, для чего тогда избирать путь? И вы, последователи истинного учения, должны быть подобны таким камням. Никому не к лицу быть безвольным; вам же — тем паче. Есть учения, куда люди приходят только ради собственного просвещения, или же ради иного, целью чего не является благо всего мира. Наше же учение таково, что цели меньшей, чем благо всего мира и Мироздания, в нём ставить себе нельзя. Это потому, что наше учение — учение истинное; а истинное предназначение человека состоит в труде и борьбе во имя блага мира и Мироздания. Поэтому каждый из вас должен быть одной из опор мира; и для этого воля ваша должна быть прочнее алмаза. Для того, чтобы сказать себе: «Я — обречённый», тоже нужна твёрдость воли. А однажды сказать это себе необходимо; и каждому, кто в самом деле намерен следовать избранному пути, придётся сделать это. Ведь иначе умирает смысл выбора. О, сколько среди людей тех, кто вот так убил свой выбор! Их великие множества, — якобы идущих по пути, а на деле переминающихся с ноги на ногу на месте или без толку бегающих из стороны в сторону. Ныне не столь многие из людей умеют должным образом идти по пути; гораздо больше тех, кто лишь тешит себя такою мыслью. Вот то, что можно назвать великим бедствием нынешнего мира.
     5. Бывает так, что нечто благое становится подлинным бичом рода человеческого. И вот таким бичом сейчас сделалось стремление людей к свободе. Поистине, ныне оно превосходит всякие мыслимые пределы. Многие думают, что только свобода есть подлинное благо, а всё, что ставит ей хоть малейшую препону, есть зло. И в стремлении к свободе они забывают о совести и человечности, вершат деяния безобразные и даже преступные, и думают, что тот, кто корит их за это, — противник свободы. Такое представление о свободе обернулось дурманом, отшибающим ум даже у весьма неглупых людей. И многие из тех, кто избирает себе путь, убеждены, что это не должно полагать препон их свободе; такие держатся пути лишь на словах, и сами решают для себя, в чём удобно придерживаться пути, а в чём нет. Вот торжество самовлюблённости, высокомерия и необузданности. На деле же важнейшее проявление свободы человека заключается в том, что он волен избрать себе путь. Однако всякий путь есть совокупность конкретных взглядов, принципов и правил, из коих следует определённость не только поступков, но и мыслей, — ибо мыслим мы понятиями тех взглядов, которые исповедуем. Потому и свобода выбора пути есть ни что иное, как свобода избрать пределы для своей свободы. Ты избираешь путь — и он ведёт тебя не в любую сторону, куда бы тебе вздумалось когда угодно, а в определённую; и цель пути тоже определена и известна; и для того, чтобы достигнуть её, нужно думать и поступать определённым образом. Так и должно быть. Это и есть подлинная свобода, — а не та разнузданная вседозволенность, которую принимают за свободу глупцы и эгоисты. Избирая путь, ты лишаешь себя возможности поступить так, чтобы поступок твой противоречил избранному пути; ты полагаешь себе известные пределы, кои преступать не должен. Множество возможных путей — это словно бы множество форм, по которым человек волен ваять свою душу. И это поистине великий труд и великая ответственность — избрать для своей души должную форму. Первое великое благо — избрать; второе — достойно следовать. Это естественно для человека: однажды избрать путь, и тем положить пределы своей свободе. Это необходимо человеческой душе как ступень в её возмужании, — и потому является благом.
     6. Итак, избирая путь, ты полагаешь пределы своей свободе. Но следует понимать, в чём суть этих пределов. Ведь никакой путь не избирается просто так; всякий путь избирается ради блага. И пусть путь неверен, и ведёт к благу мнимому, — само стремление к благу остаётся подлинным всё равно. Сие означает, что пределы, кои полагает свободе путь, должны тем или иным образом препятствовать вершению зла и способствовать вершению блага. Принцип этот проистекает из того, что свобода — это также и свобода вершить зло. А оно разрушает мир. И духовное возмужание приводит человека к осознанию необходимости воспретить себе свободу вершения зла и к осознанию необходимости обрести понимание того, что есть благо и как его вершить. Ради двух сказанных необходимостей и избирается путь. Неправ будет тот, кто скажет, что нельзя полагать себе границ даже в вершении зла, и что надо всегда иметь возможность выбора, чтобы душа могла мужать и набираться сил всякий раз, когда совершается выбор. Неправ он будет потому, что выбор пути ведь и есть плод возмужания души, и отказ от вершения зла в пользу вершения добра — чему и учит всякий из стремящихся к благу путей — как раз и есть свершение наилучшего выбора, его венец. Тот же, кто всю жизнь не желает сделать такого выбора, на самом деле стремится не к совершенствованию и возмужанию своей души, но к распущенности и вседозволенности, — причём так, чтобы это можно было во всякий момент оправдать духовными поисками и необходимостью свободы выбора. Это — духовный разврат, а не поиск дороги к благу. Каждый способен, достигнув известной степени телесной, умственной и душевной зрелости, составить себе представление о добре и зле и избрать путь, который покажется ему достойным. Неспособны на это разве только совершенные недоумки да душевнобольные. Бегут же от сказанного выбора и всячески от него уклоняются по большей части те, кто боится утратить свободу вершения зла. Такие всю жизнь делают вид, будто ищут путь к совершенствованию и благу, — на деле же боятся найти его, и даже самим себе лгут, что не могут увидеть его.
     7. Вы свой путь обрели; и вам надлежит осознать свою обреченность. При этом всякому и каждому из вас может быть тяжело и больно в движении по пути. Сие никак не удивительно: кто видел великое благое дело, которое далось бы легко? А величайшему делу — величайшие препоны и величайшие тяготы. И поскольку путь этот есть тот путь, который соответствует душевному стремлению избравшего его, то и движение по нему вызывает радость, — хотя бы путь и был необыкновенно труден. Радость эта — в том, что все страдания претерпеваются не зря, и плод их будет живителен. Она живёт в душе всегда: и в минуту страданий, и в минуту гибели. Если человек был искренен в выборе пути и в своём намерении следовать ему, тогда иначе быть не может. Он будет испытывать худшие муки, — а в душе его будет жить радость. Так же точно и в отношении свободы: если ты отказался от части её во имя блага, то сожалений о ней быть не может. Напротив: в душе живёт великое удовлетворение от того, что сделано это ради достойных целей. Я знаю, о чём говорю, ибо всё это испытываю сам. То же естественно и для вас. И если так, то обречённость, о которой я говорю, никак не может пугать или вызывать неприятие: ведь всё это — ради блага. Здесь скажу вот что. Каждый из вас должен научиться ставить всеобщее благо превыше себя. По нему выверяйте не только стремления свои и поступки, но и желания, и мысли. Человек живёт ради мира и Мироздания: вот принцип, который следует сделать непреложным законом для своего тела, ума и души. Тогда ничто не покажется достаточной причиною для отступления, для проявления трусости или эгоизма. Тогда будут и силы, и радость. И о том, что мы живём не одну жизнь, следует помнить тоже. Тогда мера для опасности будет иною, и мера для своих возможностей — тоже. Ведь тот, кто живёт много жизней, может не в пример больше того, кто жил бы только одну жизнь, а боится не в пример меньше. Обречённость же при сём принимает совершенно иное качество: она не давит, но служит подспорьем, ибо становится подобна посоху, помогающему преодолеть дорогу многих жизней.
     8. Я неустанно говорю и повторяю, что все мы — воины. Мы должны сражаться с дурным в нас самих и в мире, — и иначе нельзя и невозможно. Потому и обречённость наша есть обречённость воинов, которые знают, что пути назад у них нет. Мало того: на нашем пути нет и развилок. Обречённый обречён на известный заранее выбор. Учение говорит, как надлежит поступать в той или иной ситуации; и это тот выбор, который человек делает, вступая в Учение. Недаром прежде, чем вступить в Учение, надлежит ознакомиться с ним тщательнейшим образом. Так вступающий узнаёт о выборе, который станет для него предопределённым в той или иной ситуации. И если он вступает в Учение, то также и потому, что находит этот выбор правильным и заранее с ним согласен. Так, к примеру, каждый выбирает, солгать ли ему или нет, если приспела такая надобность. Учение же осуждает ложь; и тот, кто считает Учение истинным, тем самым соглашается, что ложь недопустима. Таким образом он предопределяет для себя на будущее свой выбор в обстоятельствах, когда ложь была бы выгодна или даже спасительна. Он принимает решение на будущее: не лгать никогда, хотя бы это и было жизненно необходимо. Так он становится обречённым на правдивость, — а значит, и на все те трудности, кои предстоят правдивому человеку (а они велики!). И если однажды от необходимости солгать будет зависеть его жизнь, то он пойдёт и на смерть, ибо у него не возникнет даже предположения о самой возможности лжи; ни малейшего колебания не возникнет в его душе. Вот что такое та обречённость, о которой я говорю. То же самое справедливо не только для отказа от лжи, но и для иных принципов. Конечно, Учение не предопределяет для своих последователей каждый их поступок; оно устанавливает только основные принципы как правила жизни, из каковых правил проистекает и многое другое. Эти принципы, вкупе со знаниями об устройстве Мироздания и предназначении человека и вкупе со знанием цели, есть то, что составляет собственно путь; и они есть то, без чего путь невозможен. Каждый из идущих по пути должен следовать им. И если бывает трудно научиться этому сразу, то ведь стать безупречным в один день и в самом деле невозможно. Однако надлежит стараться, учиться, воспитывать себя в должном ключе, — с тем, чтобы хоть и не сразу, но сделаться способным держаться сказанных принципов. Это под силу каждому, без исключения, — кроме только невменяемых. И так же точно каждый может осознать себя обречённым и сделать эту обречённость одним из важнейших принципов своей жизни.
     9. Я сказал, что на пути обречённого нет развилок. Это так. Для него многие поступки предопределены заранее, и в таких случаях ему не надо делать выбор, — ибо его выбор сделан раньше и навсегда. В сложной ситуации обречённый всегда знает, как ему поступить. Это во многом облегчает путь, так как не приходится тратить время и душевные силы на осмысление ситуации и на выбор. К тому же, обреченный совершенно уверен в правильности своего поступка, — и это важно, ибо уверенность эта весьма значима и необходима для душевного спокойствия. Однако же у обречённости и следующих из неё поступков имеется и другая сторона. Совершая свои поступки, обречённый не может дать послабления не только себе, но и другим. Это означает, что он не сможет никому ни в чём уступить, если дело касается вещей принципиальных. Не сможет, даже если бы и очень хотелось; не сможет, даже если от этого будет хуже ему и другим. И такая твёрдость чревата великою душевною болью, — ибо тогда кажется, что из-за тебя страдают другие. Но на самом деле в своих страданиях виноваты они сами. Если желание их заключается в том, чтобы ты преступил один из благих принципов, то, значит, они хотят того, что несовместно с благом. А это означает, что причина их страданий — в их неправильных желаниях, а не в твоих правильных поступках. Самое большее, что тут можно сделать для них, это попытаться объяснить им ошибочность их желаний, — если, конечно, можешь надеяться, что слова твои будут услышаны. Хотя обычно на это надежды мало. Когда ты не поступаешь так, как хочется кому-то, он чаще бывает склонен винить тебя в жестокости, нежели чем заподозрить себя в неправоте. И тогда больно и от этой несправедливости, и от того, что больно ему, — хотя он и неправ. Эту двойную боль нужно предвидеть, и нужно быть готовым её переносить. Следует понимать, что твёрдость эта нужна для всеобщего блага; неуклонное следование людей правильным принципам есть то, что необходимо нашему миру и Мирозданию; то, что необходимо тем же людям, которые в неведении своём яро требуют обратного. Нельзя поступаться столь важными вещами только ради того, чтобы кто-то мог получить удовольствие или выгоду от твоего недостойного поступка. Нужно быть неколебимым и жёстким; и иногда это даже может походить на жестокость. Но жестокость эта мнимая. Так можно обвинить в жестокости всякого, кто не позволяет другим чинить безобразия или сам не поступает дурно по их желанию. Всегда отыщется кто-то, кому плохо и больно от того, что другой неуклонно следует благу и вершит благо. Иначе и не может быть в мире, большая часть насельников коего живёт несогласно Истине и Благу. Уступками эту боль меньше не сделаешь, — только развратишь других ещё больше и собьёшь с пути себя. Спасение от неё — в просвещении людей, всего человечества.
     10. Мы идём по своему пути ради великого дела; ради него мы становимся обречёнными и принимаем всё то, чем оборачивается для нас обречённость. И вы приготовьтесь к великим тяготам. Обречённый, поступающий только так, как поступать надлежит, неугоден весьма многим. Нигде в этом мире, ни в одной державе нет законов, выверенных по Истине. Сие означает, что человек, обречённый Истине, везде и всюду непременно будет идти вразрез каким-либо законам, обычаям, установлениям и порядкам. И он будет вызывать на себя недовольство и гнев властей и простых людей. Власти могут преследовать его, и могут карать, как им покажется уместным, за то, что обречённый не желает преступить закона, который установил в себе. И хотя он не делает ничего дурного, но законы различных держав бывают таковы, что благо в них может представляться злом. Он же стоит на своём; и продолжает стоять на своём, хотя бы его и гнали, и бросали в узилище, и мучили, и казнили. Он не может иначе; это и есть обречённость. Человек избирает путь, — и знает, что если путь приведёт к пропасти, то он обречён на гибель, ибо не остановится, не повернёт назад и не станет искать кружного пути. Вот так становятся обречёнными. Так живу я; так надлежит жить и вам. Обречённый таков, что мощь целой державы не сможет сломить его; его можно только мучить и убить, — но на то он и обречённый. Далее скажу, что гонения от властей — каковые гонения могут быть, а могут и не быть — есть ещё не самое худшее. Гонения от простых людей куда тяжелее. В мире много различных обычаев; и там, где принят тот или другой обычай, люди хотят и требуют, чтобы его держались все. А у нас — свой обычай, и мы обречены держаться его. Поэтому нас могут подвергать осуждению, могут всячески шельмовать, презирать, и могут даже считать злодеями, — за то, что мы поступаем не так, как им представляется правильным. Тяжко нести на себе бремя всеобщего осуждения; ещё тяжелее, когда требуют и принуждают поступать вопреки своему пути. Однако обречённый есть обречённый, и заставить его соступить с пути хотя бы одною ногою невозможно. Он подобен скале, о которую разбиваются океанские волны. И если волны эти — сиречь люди, желающие принудить обречённого поступать так, как угодно им — разобьются об эту скалу и испытают боль, то виноваты в этом они будут сами. Обречённый же будет стоять на своём и до смерти, — но останется несокрушимым.
     11. Того, кто сделался обречённым, могут не принять не только посторонние, но даже и близкие люди. Друзья его и родичи могут возмутиться тем, что он поступает вопреки их желаниям и нуждам, — ведь принято считать, что человеку прежде прочего надлежит радеть о благополучии своих близких, и оные всего чаще ожидают этого и не желают понимать иного. Обречённый же живёт не по законам семьи, рода или круга друзей, каковые законы нередко зиждятся на заблуждениях, но по Истине. Он заботится прежде о благе мира, и только потом — о благе своих родичей и друзей; о себе же заботится в последнюю очередь. Он сознаёт, что несправедливо трудиться лишь для некоторых, хотя бы и самых близких, когда можешь трудиться на благо всего мира и всех людей. Заботиться лишь о благополучии своей стаи подобает зверю; человек же наделён глубоким умом и широкою душой, которые даны ему для большего. Однако близкие люди часто не хотят понимать этого; поистине, мало кто думает о благе всех людей и всего мира, тем паче — о благе Вселенной. Поэтому родичи и друзья бывают к обречённому более жестоки, чем люди посторонние, — ибо уверены, что он обязан жить только ради них, и потому обижаются, и возмущаются, и злятся, и нередко стараются принудить его поступать так, как угодно им; и если он не повинуется им, то они могут и отречься от него, назвав его предателем и чужаком. Это горько и больно, и подлинно мучительно. Но таков путь обречённого. Да и ведь никому ещё не удавалось принести ощутимое благо миру, радея только о себе и своих близких. Если кто приносил значимое благо всему человечеству, то обычно тот, кто простирал свою душу и свой ум на всё человечество, в обход своего ближнего круга; кто понимал, что стараясь для всех людей он тем самым старается и для своих ближних тоже; кто предпочитал благо будущее и большее благу сиюминутному и мизерному. Для того, чтобы понимать всё это, не обязательно даже быть обречённым, — довольно иметь мало-мальский ум и неспящую совесть. Если бы все или хотя бы большинство людей были таковы, мир был бы иным.
     12. И бывает так, что даже любимый человек не понимает обречённого. Это одна из величайших бед; и это горестнее и больнее, чем преследования от властей, осуждение сторонних людей, друзей и родичей. Это больнее, чем гореть в огне. Но и здесь обречённому не остаётся ничего, кроме как быть обречённым. Нельзя поступаться благом целого мира ради собственного счастья; если же совершишь это, то счастье твоё будет куплено ценой эгоизма и подлости, и оно не будет настоящим, — ведь из гнилого семени не вырастет плодоносящее дерево. Так ты обокрадёшь и себя, и мир, — и что же доброго может выйти из этого? Да и вот что ещё следует сознавать: когда любят, то любят человека таким, каков он есть; если же и пытаются исправить его недостатки и пороки, то не в угоду своим эгоистичным желаниям, но во имя блага. К убеждениям же и к пути его тот, кто подлинно любит, относится с уважением, ибо понимает, что всё это есть значимая часть человеческой души. Любящий не станет терзать душу своего любимого, вырывая из неё куски и заставляя её кровоточить, а самого его заставляя утрачивать себя. Если же он поступает так, то впору задуматься: а в самом ли деле он любит? Также и сам обречённый не должен силой отнимать у своего любимого его убеждения, не должен через принуждение увлекать его на свой путь. И люди разных путей бывают счастливы вместе, или же один может со временем естественным образом перейти на путь другого. Если же не сложилось, и они почему-либо не могут быть вместе, то тогда ничего иного не остаётся, как любить друг друга, будучи порознь. Но для подлинной любви это не приговор, ибо остаётся надежда, что любящие смогут соединиться после жизни или в жизнях иных. А боль — она есть всегда, и её надо преодолевать. Боль одиночества невыразимо мучительна, и иногда она даже убивает; но всё же нужно сколь возможно собраться с силами и продолжать вершить своё дело, — ибо путь есть путь и долг есть долг.
     13. Обречённому даже бывает непросто добывать средства на пропитание. Многие из тех, кто может дать работу, в стремлении к большей выгоде требуют от своих работников лгать и совершать различные мошенничества. Обречённый же обречён на честность, — и потому он может быть не по душе нанимателю, или своему начальнику, или другим работникам. Того, кто остаётся честным среди мошенников, тем самым мешая мошенничать и им, не любят, и часто даже люто ненавидят. А в нынешнем мире мало кто зарабатывает без лжи и мошенничества. Поэтому честному непросто найти хорошую работу. Да и во многом другом ему трудно. Родичи и друзья могут невзлюбить его за то, что он не желает лгать ради их пользы и своею ложью покрывать их бесчестные деяния. Поистине, честному трудно ужиться и в собственной семье! Далее скажу, что он не может льстить; если же он говорит кому-то правду о нём, то правда эта нелицеприятна, и тот может обидеться, и может назвать правдивого своим врагом. В мире, где весьма многие вершат бесчестные и злые дела, где благом пренебрегают а над совестью насмехаются, правда подобна раскалённому железу, обжигающему того, кто её слушает. При сём она немилосердна и к тому, из чьих уст она рождается. Его могут сторониться, его могут ненавидеть, его могут преследовать и даже убить. Но он — обречённый, и он не может солгать даже ради того, чтобы спасти свою жизнь. Вот что я скажу: обречённость на честность есть одна из тяжелейших и опаснейших сторон обречённости. В ней — боль для себя и других, множество трудностей и опасностей. Однако следует понимать, что обречённость потому и обречённость, что неуклонное следование пути чревато трудностями, препонами, страданиями и опасностями. Обречённый есть таковой потому, что он заранее согласен встретиться со всем этим и заранее готов преодолевать всё это. Он таков, потому что понимает всю важность утверждения блага в человеке и в мире. Цель обречённого — жизнью своею и смертью радеть о благе мира людей и о благе того, в чём этот мир не более чем едва заметная пылинка. Но и от пылинки зависит судьба Бытия. Поэтому каждый обречённый на самом деле есть один из тех столпов, на коих зиждится Мироздание.
     14. Знания без практики бесполезны. Практика же в Учении ведёт к обречённости. Поэтому обречённость есть естественное состояние того, кто живёт по Истине. Ведь если не придерживаться Истины, то для чего тогда и узнавать её? Настоящая приверженность Истине через ум и душу претворяется в действие, неуклонность коего и делает её приверженца обречённым. Суть этого — в преданности обречённого подлинному благу; подлинному, — а не тому, что считается благом среди тех, кто всего выше ценит покой, удобства, удовольствия, власть и разного рода выгоду. Обречённый становится таковым не ради мелочных и сиюминутных собственных польз или польз своего ближнего круга, но ради блага всего человечества, мира и Мироздания. И к чему бы ни привела обречённость, — даже если она обернётся страданиями и смертью, — обречённый всё равно бессмертен: он возродится вновь, и продолжит своё дело, — и потому ничто для него не бывает непреодолимо, и всё ему по силам. Нужно лишь понять и осознать это, нужно увидеть и ощутить себя таким, — и тогда обреченность увидится иначе: она претворится в знание, что ты победишь. Каждый обречённый кроме всего прочего обречён и на победу. В этом — та глубинная сущность обречённости, которая видна не сразу. Но есть в ней и ещё более высокая и обширная ступень. Суть её вот в чём: если люди и иные осознающие познают Истину и обрекают себя благу, тем зиждя основы самой Жизни и Бытия, то тогда и Мироздание обречено на успех в своей эволюции, и Творец обречён на перерождение более совершенным существом. Вот за эту великую благую обречённость мы и платим своей малой обречённостью на трудности, страдания и опасности. Она в сравнении с тем, о чём я говорю, и впрямь невелика, — ведь она не превышает пределов одной жизни одного человека. Для многих же жизней, как было уже сказано, она оборачивается обречённостью на победу. Всё это следует понимать и помнить всегда, — каждый час, каждую минуту. Без осознания глубинной сути обречённости и подлинного её смысла, каковой являет собою благую обречённость Творца на успех в совершенствовании, невозможно открыть в себе полноценного источника сил, потребных для преодоления столь трудного пути. Если же сказанное осознание достигнуто, то это придаст сил и подарит радость. Это радость о себе, обретшем путь подлинного блага, способном преодолеть все тяготы и обречённом на победу; радость о людях, которые со временем все обретут сказанный путь; радость о Творце, для коего всё это — залог жизни и совершенствования. Эта радость, слиявшая в себе многие радости, перевесит любую боль, любые страдания. Взращивайте же в себе сказанное осознание, и помните: человек тем счастливее, чем более он радеет о счастье всеобщем, а не только лишь о своём собственном. Частица Мироздания счастливее всего тогда, когда предопределено счастье всего Мироздания. А предопределённость эта в руках каждого из вас, и зиждится она на обречённости, о коей я говорил здесь.

     Доброго пути.